«Если Редвинтер — это лед, то этот человек, несомненно, — пламя», — пронеслось у меня в голове.
— Где это вас так украсили?
— Здесь, в замке, где же еще, — усмехнулся узник. — Две недели назад, когда я был арестован, люди короля решили попробовать развязать мне язык. Только у них ничего не вышло. Поэтому меня перевозят в Лондон, дабы передать в руки настоящих мастеров пыточного дела. Впрочем, вам это все прекрасно известно.
Я не нашел, что ответить.
— Никак не могу понять, что вы за человек, — произнес Бродерик, с любопытством глядя на меня. — Разумеется, вы заодно с Редвинтером. Но, судя по вашему лицу, вам тяжело смотреть на мои ожоги.
— Я всего лишь стряпчий. И, как я уже сообщал вам, моя цель — заботиться о вашем здоровье и безопасности.
В глазах арестанта вновь вспыхнула ярость.
— И вы полагаете, Господь сочтет эту цель благой? — процедил он.
— Почему нет? — пожал я плечами.
— Вы доставите меня в Лондон в целости и сохранности, дабы передать в руки лондонских палачей, которые не оставят на мне живого места. Я предпочел бы умереть здесь.
— Вы можете избежать пыток, если сообщите дознавателям сведения, которые они желают от вас получить. Так или иначе, они вытянут из вас все.
Губы заключенного исказила улыбка, исполненная глубочайшего презрения.
— А-а, я понял, что вы за птица. Посланы сюда, чтобы втереться ко мне в доверие и склонить к предательству. Напрасно стараетесь. Я ничего не скажу, несмотря на все ухищрения палачей.
— Многие арестанты, входя под своды Тауэра, давали себе зарок хранить молчание. Мало кому удавалось его выполнить, — покачал я головой. — Впрочем, я вовсе не собираюсь склонять вас к чему бы то ни было. Я намерен лишь пригласить к вам лекаря.
— Я не нуждаюсь в ваших заботах, горбун, — бросил Бродерик и, растянувшись на койке, уставился в зарешеченное оконце.
Несколько мгновений мы оба хранили молчание. Потом он внезапно спросил:
— Скажите, вы видели скелет Роберта Эска, который висит на башне Клиффорд?
— Так это Эск? Да, видел.
— Мои цепи настолько длинны, что я могу подойти к окну, — сообщил узник. — И когда я смотрю на то, что осталось от Эска, ко мне приходят воспоминания. Хотя Роберта обвинили в государственной измене, король обещал, что его не будут ни четвертовать, ни потрошить заживо. К великой радости Роберта, ему сообщили, что его всего лишь повесят. Но бедняга напрасно рассчитывал на легкую смерть. Он не знал, что его закуют в цепи и живым подвесят на башне, оставив медленно умирать от голода и жажды.
Бродерик вновь зашелся кашлем.
— Бедный Роберт. Как он мог поверить Жестокому Генри?
— Воздержитесь от подобных выражений, сэр Эдвард.
— Роберт Эск был моим другом, — произнес узник, глядя мне прямо в глаза.
В замке раздался скрежет ключа, и в камеру вошел Редвинтер с кувшином пива в руках. Он протянул кувшин Бродерику, который немедленно осушил его едва ли не наполовину. Я сделал Редвинтеру знак отойти в дальний угол.
— Он рассказал вам что-нибудь? — шепотом осведомился тюремщик.
— Лишь сообщил, что был знаком с Робертом Эском. Я заметил на его теле ожоги, вид которых внушил мне беспокойство. Один из них сильно воспален и гноится. Необходимо пригласить к заключенному лекаря.
— Вы правы, — кивнул Редвинтер. — Ожог может вызвать лихорадку, которая унесет его в могилу. А архиепископу нет никакой пользы от мертвеца.
— Сделайте милость, пригласите лекаря безотлагательно. Завтра я зайду и посмотрю, как чувствует себя заключенный. И прикажите сменить здесь циновки. От этих невыносимо смердит.
— Прикажете постлать в камере циновки из благоуханных трав?
Редвинтер по-прежнему улыбался. Однако в голосе его прорвалась откровенная злоба.
— Значит, вы были знакомы с Эском, Бродерик, — обратился он к узнику. — Хочу вам кое-что рассказать о его посмертной участи. Вскоре после того, как его вздернули на башню, вороны сожрали всю его плоть и мелкие кости начали падать на землю. Во дворе пришлось поставить стражу, ибо люди приходили сюда, желая завладеть костями злоумышленника. Несмотря на охрану, паписты Йорка растащили по домам весь этот хлам. Говорят, они держат кости Эска в навозных кучах, дабы священные реликвии не были найдены при обыске. Бесспорно, это наиболее подходящее место для…
Издав нечто среднее между стоном и рычанием, Бродерик вскочил на ноги. Грохоча цепями, он метнулся к Редвинтеру. Тюремщик ожидал нападения. Он проворно отступил назад, и цепи натянулись, вынудив узника вновь рухнуть на кровать. Он упал навзничь, бессильно застонав.
— Видели, мастер Шардлейк? — со смехом вопросил тюремщик. — Он вовсе не так слаб, как кажется. Вы можете беситься от злобы сколь вам угодно, Бродерик. Мысль об удовольствиях, которые ожидают вас в Лондоне, поможет мне перенести все ваши выходки. Несомненно, путешествие в столицу пойдет вам на пользу. Ведь говорят, страдания очищают душу.
С этими словами Редвинтер направился к двери и распахнул ее. Я последовал за ним, бросив на арестанта прощальный взгляд. Устремленные на меня глаза Бродерика полыхали гневом и презрением.
— Вы ведь законник? — спросил он.
— Да.
— Роберт Эск тоже был законником, — с горькой усмешкой проронил Бродерик. — Когда вы снова увидите то, что от него осталось, вспомните об этом. Подобный удел нередко выпадает на долю ваших собратьев по сословию.
— Все это не более чем слова, сэр Эдвард, — пробурчал Редвинтер и, выпустив меня из камеры, запер дверь.
Вслед за ним я спустился по винтовой лестнице.
Оказавшись в своей комнате, тюремщик обратил ко мне вопросительный взгляд. С лица его исчезла привычная улыбка, так противоречившая ледяному взгляду.
— Я хотел, чтобы вы убедились, насколько он опасен. На первый взгляд он кажется беспомощным, но это заблуждение.
— Если он опасен, зачем намеренно возбуждать его гнев?
— Вы должны были увидеть его во всей красе. Но так или иначе, я выполню ваше распоряжение и приглашу к нему лекаря.
— Сделайте милость. Какие бы преступления он ни совершил, мы обязаны поддерживать его в добром здравии. Кстати, вам следует называть его сэр Эдвард — пока еще король не лишил его звания.
— Вы полагаете, этот мятежник заслуживает учтивого обращения? Знали бы вы, на что он способен.
— Думаю, узник, прикованный цепями к стене, способен лишь оскорблять своих тюремщиков.
Редвинтер поджал губы так, что рот его превратился в узкую полосу. Сделав шаг вперед, он вплотную приблизился ко мне и уставился так пристально, словно хотел пробуравить меня глазами.
— Насколько я понимаю, Бродерик возбудил в вас сочувствие, — процедил тюремщик. — Боюсь, вы слишком мягкосердечны. Когда речь идет о столь опасном преступнике, снисходительность неуместна.