— Что, даже священник его не навещал?
— Нет. Из Лондона поступил приказ, согласно которому ни один человек, помимо охраны, не должен видеть заключенного. Я следовал этому распоряжению неукоснительно. Захватить платок с ядом из дома он тоже не мог. Его арестовали ночью и доставили в замок в одной ночной рубашке. Одежду принесли позднее и тщательно обыскали, прежде чем ему передать.
— Но так или иначе, яд оказался в распоряжении Бродерика, — покачал я головой. — Первый раз он пытался отравить себя еще в замке. Попытка окончилась неудачей, однако ему удалось нас перехитрить и спрятать остатки яда. Сегодня он снова попытался покончить с жизнью. Яд подействовал так быстро, что Бродерик не смог спрятать платок в обычное место. Он лишь успел сунуть его в щель между стеной и кроватью.
— И его вновь постигла неудача, — добавил доктор Гибсон. — Сержант вовремя дал рвотное.
Малеверер опять посмотрел на беспомощно распростертое в кресле тело.
— Значит, никакого злоумышленника на самом деле не было, — проворчал он.
— Да, — кивнул я. — Никто не посягал на жизнь Бродерика, кроме него самого.
— Да, но ведь кто-то принес ему яд, — буркнул Малеверер и вновь грозно зыркнул на Редвинтера. — И этот «кто-то» ухитрился проскользнуть мимо вас. А может, он воспользовался вашими услугами?
— Клянусь, я ничего не передавал заключенному и никого не допускал к нему, — дрогнувшим голосом заявил Редвинтер.
— И все же из-за вашей неосмотрительности он едва не отправился на тот свет, — произнес Малеверер. — До тех пор пока дело не будет раскрыто, я освобождаю вас от обязанностей надзирателя. Сержант Ликон! — гаркнул он.
Молодой солдат незамедлительно явился на зов.
— Отныне вы несете ответственность за арестанта, — изрек Малеверер. — Я приказываю вам постоянно находиться здесь и не спускать с него глаз. Редвинтер, отдайте ему ключи.
Несколько мгновений Редвинтер колебался, однако счел за благо не перечить разгневанному вельможе. Дрожащей рукой он достал из кармана ключи и передал Ликону.
Бродерик тем временем начал приходить в себя: он застонал и пошевелился.
— Сэр, но у меня нет опыта… — растерянно пробормотал Ликон.
— Мастер Шардлейк поможет вам разрешить все затруднения, — отрезал Малеверер. — Доктор Гибсон, возьмите этот платок и тщательно исследуйте его. Мне необходимо узнать, что за яд там находился. А вы, ротозей, следуйте за мной, — бросил он, обернувшись к Редвинтеру. — Вас поместят под стражу, мастер Редвинтер. До той поры, пока невиновность ваша не будет доказана.
Тюремщик обжег меня ненавидящим взглядом, словно именно во мне видел виновника всех своих злоключений. Он явно хотел что-то сказать и уже открыл было рот, но солдаты окружили его с обеих сторон, увлекая вслед за Малеверером. Когда все они вышли из коридора, я перевел дух и повернулся к сержанту Ликону:
— Я полагаю, сержант, заключенного лучше вернуть в камеру.
Солдаты перенесли Бродерика. Тот открыл глаза и устремил на меня мутный взор.
— Итак, вы пытались лишить себя жизни, — сказал я.
— Только не говорите мне, что это великий грех, — хрипло прошептал заключенный. — Я все равно обречен на смерть и хотел лишь, чтобы она была менее мучительной. Но видно, мне предстоит пройти весь путь до конца.
— Кто принес вам яд? — спросил я.
— Король-еретик, кто же еще, — усмехнулся Бродерик. Приступ мучительного кашля заставил его согнуться пополам.
Смущенное покашливание сержанта, раздавшееся за моей спиной, заставило меня вздрогнуть.
— Сэр, что я должен делать? — растерянно спросил Ликон. — Я совершенно не знаком с правилами…
Я объяснил ему, что отныне он лично должен следить за приготовлением пищи для заключенного, а также надзирать за тем, как Бродерик ест.
— Полагаю, сэр Уильям найдет время, чтобы дать вам более подробные указания, — сказал я наконец. — Да, и еще одно. Вы не должны вступать с заключенным в разговоры и позволять солдатам беседовать с ним. В Лондоне ему предоставят возможность наговориться вволю.
— Вы думаете, его отравил тюремщик? — спросил Ликон, пристально глядя на меня.
— Все может быть. Но мне кажется, тюремщик тут ни при чем.
— Мне доводилось слышать немало рассказов о пытках, которыми славятся палачи в Тауэре. Если хоть половина этих рассказов — правда, я понимаю, почему Бродерик хочет ускорить свой конец.
— Тем не менее вы должны сделать все, чтобы он не смог осуществить это желание. А я займусь расследованием и попытаюсь выяснить, что к чему.
— По моему разумению, от всех этих расследований мало толку, — неожиданно резко заявил сержант. — Зачастую они лишь запутывают дело, а вовсе не вносят в него ясность.
— Что вы имеете в виду?
Ликон молчал, явно пребывая в замешательстве.
— Помните, я рассказывал вам о земельной тяжбе, в которую втянули моих родителей? — сказал он наконец.
— Помню.
— Несколько дней назад я получил из дома письмо. Исход дела зависел от того, сумеют ли мои родные доказать, что земли, на которых семья наша хозяйствует с незапамятных времен, были ей подарены местным монастырем. Похоже, доказательства отыскались.
— Так, значит, вас можно поздравить с хорошей новостью?
— Да уж чего там хорошего, — покачал головой сержант. — Выяснилось, что четыре года назад монастырские земли и владения лорда были размежеваны вновь. И ферма моих родителей оказалась на участке, который принадлежит лорду. Тогда, четыре года назад, из Лондона нарочно вызвали стряпчего, чтобы он определил границы по закону.
Сержант набрал в грудь побольше воздуха и заявил, взглянув мне прямо в глаза:
— Этим стряпчим были вы, сэр. Мой дядя, тот, что умеет читать, ездил в Эшфорд и видел там документы за вашей подписью.
— Да неужели, — растерянно пробормотал я. — Я прекрасно помню то дело, но…
— Я так полагаю, вы сделали все по закону, — вздохнул Ликон. — Справедливо разделили земли между лордом и тем человеком, что купил монастырские владения. А родители мои в результате лишились своего клочка.
Я молчал, не зная, что ответить.
— Э, да что тут говорить, — с горечью махнул рукой сержант. — Не родился еще тот стряпчий, которого заботит участь бедняков.
Он повернулся и зашел в камеру, оставив меня в одиночестве.
Полчаса спустя мы с Бараком сидели на нашей любимой скамье под буком. То было уютное местечко, откуда открывался хороший вид на аббатство. День клонился к вечеру; порывы разыгравшегося холодного ветра заставляли нас зябко кутаться в плащи. Желтые листья беспрестанно кружились над головами; земля вокруг скамейки была покрыта ими, как ковром.