Перечисляя эти имена, я внимательно наблюдал, не дрогнет ли на лицах моих преследователей хоть один мускул. Но они слишком хорошо владели собой. Токи раскинул руки и начал медленно приближаться ко мне, а здоровенный детина заходил с другой стороны, держа наготове топор. Токи неумолимо оттеснял меня к своему напарнику, дабы тот мог без помех нанести сокрушительный удар и перерубить мне шею, как барану.
– Помогите! – заорал я, но то было лишь напрасным сотрясением воздуха. Если в ветхих хибарках и притаились люди, они, несомненно, не собирались вмешиваться. Ни одна из грязных занавесок даже не шевельнулась. Сердце мое молотом колотилось в груди; несмотря на жару, я ощущал, как смертельный холод сковал мои члены. Чувствуя, что проиграл, я был готов к тому, чтобы сдаться без борьбы. Но тут перед моим внутренним взором возникло изуродованное лицо Сепултуса Гриствуда. Что ж, подумал я, если меня ждет подобный конец, по крайней мере, я буду сражаться. Взоры наемных убийц были устремлены на мою руку, сжимавшую кинжал. Однако я решил действовать другой рукой. Схватив за ремень увесистую сумку с книгами, я со всей силы метнул ее в Райта. Удар пришелся ему прямо в висок, и, испустив пронзительный крик, он рухнул на землю.
Я бросился к дверям церкви, возблагодарив Бога за то, что они не запираются. Сзади раздавался топот Токи, и я с содроганием ожидал, что холодное острие кинжала вот-вот вонзится в мою спину. Подбежав к кое-как закрепленной двери, я с легкостью оторвал ее от петель и швырнул в негодяя. Маневр вновь удался: подобно своему товарищу, Токи завопил и упал. Это дало мне возможность вбежать в неф. Старуха, с которой я недавно разговаривал, по-прежнему стояла на лестнице и болтала с молодой женщиной, как видно, обитательницей соседней каморки. Завидев, как я вихрем несусь по проходу, обе они открыли рты от удивления. Обернувшись, я увидел, что Токи стоит в дверях и из носа у него ручьем хлещет кровь. К великому моему недоумению, он хохотал.
– За то, что ты так скверно себя ведешь, приятель, придется тебя наказать: окунуть в дерьмо живым, – заявил он и сделал шаг в сторону, давая дорогу Райту, который ворвался в неф с топором в руках.
Через несколько мгновений убийца неминуемо догнал бы меня, но вдруг поток жидкости, низвергнувшийся прямо на голову Райту, заставил его остановиться и выругаться. За жидкостью последовал какой-то предмет, ударивший злодея в плечо. Подняв голову, я понял, что старуха вылила на моего преследователя содержимое ночного горшка, а затем использовала сей предмет в качестве метательного снаряда. Соседка ее держала наготове еще один горшок. Мгновение спустя он полетел в голову убийцы. На этот раз удар пришелся прямо в лоб, и Райт, застонав, выронил топор и сполз по стене.
– Бегите, законник! – закричала старуха. Токи, с горящими от ярости глазами, мчался по проходу. Добежав до главных дверей, я принялся трясущимися руками отвязывать Канцлера. Старый мой конь весь дрожал, понимая, что творится неладное; однако он послушно пошел за мной прочь из церкви. У меня был единственный шанс спастись: вскочить в седло и ускакать прочь. Преследователи мои не имели лошадей и не смогли бы догнать меня. С трудом взгромоздившись на спину Канцлера, я схватился за поводья, однако чья-то сильная рука, протянувшаяся снизу, натянула их, заставив коня вздернуть голову. К своему ужасу, я увидел, что поводья сжимает Токи; на рябом лице злодея играла издевательская улыбка, обнаженный кинжал сверкал в лучах солнца. Я потянулся за своим собственным кинжалом, который спрятал в рукав, но было слишком поздно. Токи нанес удар, целясь мне в пах.
Меня спас Канцлер. Когда Токи замахнулся, старый конь в испуге взвился на дыбы и нанес преступнику удар копытом. Токи отскочил в сторону. С содроганием я заметил, что кинжал его обагрен кровью. Едва удерживаясь на спине взвившейся лошади, я посмотрел вниз и убедился, что удар, предназначенный мне, достался Канцлеру. Кровь хлестала из глубокой раны на боку у бедного коня. Токи, увернувшись от копыт, вновь замахнулся, но Канцлер, жалобно заржав, пустился галопом, едва не выбросив меня из седла. Токи окинул улицу взглядом: ставни многих домов были открыты, и несколько человек стояло у дверей харчевни. Я натянул поводья, и Канцлер, спотыкаясь и обагряя мостовую кровью, из последних сил устремился к людям. Обернувшись, я увидел, что очухавшийся Райт присоединился к своему товарищу; солнечные блики играли на лезвии его топора. Однако теперь меня отделяло от наемных убийц значительное расстояние. – Эй, что здесь происходит? – раздался чей-то голос. – Надо позвать констебля!
Люди, стоявшие у харчевни, подбежали ко мне. В некоторых окнах показались испуганные и любопытные лица. Токи, метнув в меня злобный взгляд, счел за благо повернуться и броситься наутек. Райт последовал примеру своего напарника. Завсегдатаи харчевни окружили Канцлера, которого сотрясала крупная дрожь.
Сквозь толпу протолкался хозяин заведения.
– Эй, законник, вы целы и невредимы?
– Слава богу, да.
– Но что случилось, господи боже? Ваша лошадь ранена.
– Ее пырнули кинжалом. Я должен доставить ее домой.
Но в это самое мгновение бедный Канцлер, судорожно вздохнув, рухнул на колени. Я едва успел соскочить, прежде чем он повалился на бок. Глядя на ручьи крови, окрасившие в багряный цвет пыльные камни мостовой, я думал о том, что эта кровь могла бы быть моей. Я заглянул в глаза Канцлера, но их уже заволокла мутная пелена; верный мой товарищ был мертв.
ГЛАВА 25
Несколько часов спустя, когда жара уже пошла на убыль, я сидел в своем саду, в тени увитой плющом решетки. Зевакам на улице я сказал, что на меня напали грабители, чем вызвал немало крепких слов по поводу всякого сброда, поселившегося в бывшем монастыре. Владелец харчевни послал за повозкой, чтобы увезти тело лошади, которое перегородило узкую улицу. Я заплатил вознице. Мне отчаянно хотелось попросить его отвезти труп Канцлера ко мне домой, но я понимал, что это нелепо. Когда старого моего товарища погрузили и повезли на скотобойню, я уныло побрел к реке, чтобы нанять лодку. Мне приходилось то и дело смаргивать слезы, застилавшие глаза. От намеченного визита к леди Онор пришлось отказаться: костюм мой, запыленный и запятнанный кровью, никак не подходил для посещения Стеклянного дома. Да и сам я был слишком угнетен случившимся.
Стоило мне смежить веки, и перед внутренним взором вставали подернутые смертной пеленой глаза Канцлера. Причиной его гибели, помимо потери крови, несомненно, послужили испуг и переутомление. Я горько упрекал себя за то, что по такой жаре гонял старого коня через весь Лондон. Бедный мой друг, такой безропотный, надежный и верный. Юный Саймон не смог сдержать слез, когда я сообщил ему, что Канцлер погиб. Я и думать не думал, что мальчуган так привязан к старому коню; мне казалось, он отдает предпочтение молодой и резвой кобыле Барака.
Снова и снова я вспоминал день, когда купил Канцлера. Мне было тогда восемнадцать, я только что приехал в Лондон. То была первая лошадь, которую я приобрел самостоятельно. Какая гордость переполняла мое сердце, когда я вывел из конюшни белоснежного красавца с широкими копытами. С самых первых дней нашего знакомства Канцлер пленил меня своим умом и кротким нравом. Я хотел обеспечить ему спокойную старость, думал, что последние свои годы он проведет в холе и неге, мирно пощипывая травку на деревенской лужайке. Увы, этим мечтам не суждено было сбыться. На глаза вновь выступили слезы, и я поспешно вытер их рукавом.