— Что именно? Выражайся точнее.
— Взятки, интриги, стяжательство. Там все время толкутся люди, желающие выведать, какой монастырь в ближайшее время будет уничтожен. А потом они начинают засыпать Палату просьбами, рассказывают всем и каждому о том, в каком близком знакомстве они состоят с лордом Ричем, обещают в обмен на монастырские земли оказать множество услуг Ричу и Кромвелю…
— Лорду Кромвелю, Марк.
— А высшие чиновники говорят только об одном: кто из придворных следующим отправится на плаху и кому предстоит занять должность казненного. Мне все это претит, сэр.
— Марк, не стоит сгущать краски. Ты сегодня в дурном расположении духа. Это все из-за рассказа Джерома? Ты боишься, что тебя постигнет участь Марка Смитона?
— Нет, сэр, — ответил Марк, глядя мне прямо в глаза. — Говоря откровенно, мне давно уже опротивела Палата перераспределения. Я пытался вам об этом сказать, да все как-то не было подходящего случая.
— Марк, выслушай меня. Все то, о чем ты рассказываешь, вызывает у меня не меньшее отвращение, чем у тебя. Но времена меняются. Мы стремимся к новому государственному устройству, такому, где не будет места подкупу и интригам. — Охваченный воодушевлением, я поднялся и широко распростер руки. — Возьмем для примера хоть монастырские земли. Ты имел случай ознакомиться с бытом и нравами, царящими в монастырях. Жирные, зажравшиеся монахи цепляются за все ереси, изобретенные Папой, не знают других забот, кроме как бить поклоны перед своими идолами, высасывают последние соки из обнищавших горожан. А лишь подвернется случай, они всегда готовы ублажить свою плоть — или друг с другом, или с беззащитной молодой девушкой, такой, как Элис. Подобному непотребству необходимо положить конец, и мы это сделаем.
— Не все здешние монахи так уж плохи, — возразил Марк. — Вот брат Гай, например…
— Дело не в отдельных людях, а в том, что монастыри себя изжили. Лорд Кромвель передаст монастырские земли в руки короля, и впоследствии часть этих владений будет дарована его сторонникам. Это в порядке вещей, и возмущаться тут нечем. Таковы действующие в обществе законы. Но в результате в распоряжении короля окажутся значительные суммы, которые позволят ему не зависеть более от парламента. Ты ведь сочувствуешь беднякам, не так ли?
— Да, сэр. С ними поступают возмутительно. Бедных арендаторов, таких, как Элис, повсюду лишают земли, люди, оставшиеся без крова и работы, побираются на улицах…
— Согласен с тобой, это возмутительно. В прошлом году лорд Кромвель пытался провести через парламент билль, который существенно облегчил бы положение неимущих. Помимо всего прочего, там говорилось об устройстве приютов для тех, кто не может более трудиться, о предоставлении нуждающимся работы на строительстве дорог и каналов. Однако парламент не принял этот билль, потому что для проведения в жизнь замыслов лорда Кромвеля нужны деньги, а землевладельцы не хотят платить дополнительные налоги. Но если огромные богатства монастырей перейдут в распоряжение короля, он более не будет нуждаться в одобрении парламента. Он сможет строить школы для бедных. Сможет обеспечить каждую церковь Библией на английском языке. Представь только, все получат работу, и каждый сможет читать слово Божье. Но чтобы эти замыслы стали реальностью, необходима Палата перераспределения!
Губы Марка тронула недоверчивая улыбка.
— Сэр; вы слышали, что сказал господин Копингер: читать Библию следует лишь состоятельным людям, помещикам и домовладельцам. Я знаю, что лорд Рич придерживается того же мнения. Отец мой не имеет собственного дома, значит, он не будет иметь и доступа к слову Божьему. И я тоже.
— Настанет время, и у тебя появится собственный дом. Впрочем, я уверен, что Библию смогут читать все, хочет или не хочет того судья Копингер. Что касается Рича, он просто ловкий негодяй. Пока что он нужен лорду Кромвелю, но вскоре он от него избавится. Говорю тебе, грядут большие перемены!
— Вы в этом уверены, сэр?
— Еще как уверен! И ты тоже верь в лучшее, Марк, верь и молись. Я не могу позволить себе предаваться сомнениям. Слишком многое поставлено на кон.
— Простите, что расстроил вас, сэр, — пробормотал Марк, вновь поворачиваясь к огню.
— Я ничуть не расстроен. Я хочу лишь, чтобы ты относился к моим словам с полным доверием.
Спина моя мучительно ныла. Некоторое время мы сидели молча; за окнами сгущались сумерки, и в комнате становилось все темнее. На душе у меня было неспокойно. Я был рад, что откровенно поговорил с Марком; я искренне верил во все то, что сказал ему. И все же слова брата Джерома то и дело приходили мне на память, его бледное, изборожденное морщинами лицо вставало перед моим внутренним взором. Чутье опытного юриста подсказывало мне, что в рассказе старого монаха нет ни единого слова лжи. Но если это так, значит, здание реформы возводится на фундаменте, замешанном на крови, насилии и жестокости. И я принимаю во всем этом самое деятельное участие. Мысль о том, что я являюсь пособником палачей, заставила меня содрогнуться. Но потом в голову мне пришло одно успокоительное соображение. Джером безумен, а значит, мог искренне поверить в свои собственные бредовые фантазии. Все, о чем он с таким пылом рассказывал, на самом деле приходило лишь в его больном воображении. Я знал, что такое нередко случается с сумасшедшими. Вот и ответ, сказал я себе, чувствуя настоятельную потребность прекратить изнурившие меня душевные терзания. Мне необходимо было отдохнуть, чтобы завтра приступить к делу с ясной головой и спокойной совестью. Разумный человек всегда найдет способ заглушить голос сомнения.
ГЛАВА 17
Внезапно я почувствовал, как Марк трясет меня за плечо; должно быть, я задремал, устроившись на подушках у огня.
— Сэр, пришел брат Гай.
Лекарь стоял в дверях, глядя на меня сверху вниз; я торопливо поднялся на ноги.
— Я должен вам кое-что сообщить, сэр. Аббат приготовил документы относительно продажи земель, о которых вы говорили. К тому же он хочет показать вам некоторые письма, которые необходимо отправить. Вскоре он будет здесь.
— Спасибо, брат Гай.
Монах не сводил с меня внимательных глаз, перебирая длинными темными пальцами веревку, подпоясывавшую его сутану.
— Вскоре я уйду в церковь, на заупокойную службу по Саймону Уэлплею. Сэр, я чувствую, что мой долг — рассказать аббату о том, что Саймон, скорее всего, был отравлен.
— Повремените немного, брат Гай, — попросил я. — Чем меньше людей будет знать о наших подозрениях, тем лучше. Это даст мне существенное преимущество.
— Но аббат непременно спросит, что послужило причиной смерти Саймона.
— Скажите ему, что не сумели определить.
Брат Гай провел рукой по выбритой макушке. Когда он вновь заговорил, в голосе его звучала неподдельная тревога.
— Но, сэр, этой ночью нам предстоит молиться об упокоении души Саймона Уэлплея. Должны ли мы просить Господа принять душу убиенного или же опочившего от недуга? Несчастный мальчик умер без исповеди и последнего причастия, что само по себе опасно для его души.