Он метнул в меня быстрый взгляд.
— Вы хотите, чтобы я находился как можно дальше от Элис.
— Я всего лишь хочу удалить тебя от опасности. Кстати сказать, можешь занять комнату старика Гудхэпса. В ней есть все необходимое для человека твоего возраста. — Я вздохнул. — И еще. Мне в самом деле хотелось бы, чтобы ты оставил Элис в покое. У нас с ней был о тебе разговор. Я объяснил ей, что ваши отношения могут разрушить твое будущее.
— Вы не имели права, сэр, — с внезапной горячностью обрушился на меня он. — У меня есть право самому решать свою судьбу!
— Нет, Марк, нет у тебя такого права. У тебя есть только обязанности. Обязанности перед своей семьей и собственным будущим. Я прошу, вернее, приказываю тебе переехать в дом аббата.
Его голубые глаза, пленившие когда-то беднягу Габриеля, смотрели холодно и отчужденно.
— Как же, помню ваш похотливый взгляд, когда вы на нее смотрели.
В голосе Марка сквозило явное презрение.
— Я умею держать себя в руках, — возразил я.
Он окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом.
— Просто у вас не было ни единой возможности.
Я стиснул зубы.
— С каким удовольствием я дал бы сейчас тебе хорошего пинка и вышвырнул отсюда прочь! Да, пожалуй, именно это мне и следовало бы сделать, не будь у меня необходимости оставить тебя здесь в свое отсутствие. Итак, ты собираешься делать то, что я тебе сказал?
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь отыскать убийцу. Однако не стану обещать вам больше ничего, кроме этого. — Он глубоко вздохнул. — Я намереваюсь просить руки Элис Фьютерер.
— Тогда, возможно, нам с тобой придется расстаться, — тихо ответил я. — Клянусь плотью Господа, при всем моем желании я не смогу умолять лорда Кромвеля вернуть на службу человека, женатого на безродной девке. Это будет просто невозможно.
Он ничего не ответил. В глубине души я знал, что даже при самом худшем стечении обстоятельств, даже после того, что он только что сказал, я все равно найду возможность взять его к себе на службу и подыщу ему с Элис комнату в Лондоне. Но говорить ему об этом тогда я счел преждевременным. Вместо этого я так же холодно посмотрел на него.
— Собери мои вещи, — произнес я. — И запрягай Канцлера. Надеюсь, дорога вполне сносная, чтобы добраться до города верхом. А пока я хочу переговорить с приором. После этого сразу отбываю в Лондон.
С этими словами я развернулся и оставил его одного. Я был бы не прочь побеседовать с приором в присутствии Марка, но после того, что между нами произошло, решил этого не делать.
Монахи по-прежнему ожидали меня в кабинете Габриеля. Выглядели они удручающе. Более всего меня поразила их разобщенность: аббат, высокомерие которого еще сильнее пошатнулось; брат Гай со свойственной ему суровостью и замкнутостью; приор с казначеем, по-прежнему заправлявшие жизнью монастыря, но не питавшие друг к другу дружественных чувств, в чем я лишний раз убедился в тот миг. Все они как будто были лишены внутреннего стержня, и это казалось мне довольно странным, особенно если учесть, что речь шла о духовном братстве.
— Хочу вас поставить в известность, — обратился я к монахам, — что ныне я отбываю в Лондон. Мне нужно доложить о состоянии дел лорду Кромвелю. Я вернусь через пять дней. На время своего отсутствия я передаю все свои полномочия Марку Поэру.
— Но как вы собираетесь добраться туда и вернуться обратно за пять дней? — поинтересовался приор Мортимус. — Говорят, что дорога завалена снегом вплоть до Бристоля.
— Я поеду морем.
— А что вы собираетесь обсуждать с лордом Кромвелем? — с нескрываемым раздражением осведомился аббат.
— Некоторые частные вопросы. И еще хочу вам сказать, что пора огласить обстоятельства смерти брата Габриеля. Кроме этого, я обдумал, как поступить с телом Орфан Стоунгарден, и пришел к заключению, что его следует передать для захоронения госпоже Стамп. Прошу вас, займитесь этим вопросом в мое отсутствие.
— Но тогда весь город узнает, что она умерла в стенах монастыря, — ужаснулся аббат, которому подобные решения всегда давались с большим трудом.
— Да, вы правы. Однако дела зашли слишком далеко, чтобы продолжать держать их в тайне.
Он поднял руку и, одарив меня взглядом, исполненным выработанного годами высокомерия, произнес:
— Я протестую, господин Шардлейк. Вопросы, подобные этому, касаются каждого члена нашего братства, поэтому их надлежит прежде всего обсуждать со мной как главой монастыря.
— Прошли те времена, господин аббат, — коротко ответил я. — Все свободны, господа. Кроме приора Мортимуса.
Все вышли. Аббат по дороге к двери бросил на меня безучастный, хотя и несколько недоуменный взгляд. Скрестив руки на груди, я обернулся к приору, призвав на помощь остатки разума.
— Мне долго не давал покоя один вопрос. Кто бы мог знать о том, что я собираюсь идти в храм? — начал я. — И, поразмыслив, вдруг вспомнил, что, когда я говорил со своим молодым помощником, рядом с нами находились вы.
Приор неестественно рассмеялся.
— К тому времени я уже ушел.
Я внимательно наблюдал за ним, но не обнаружил в его лице ничего, кроме гнева, смешанного с недоумением.
— Да, это так, — продолжал я. — По всей очевидности, человек, который сбросил статую, специально меня не поджидал, а преследовал иную цель. Кто, по-вашему, мог иметь причину, чтобы подняться туда?
— Никто. До тех пор, пока мы не пришли к согласию относительно проведения ремонтных работ, мастеровым там нечего делать. Равно как и всем остальным.
— Мне бы хотелось, чтобы вы проводили меня наверх. Хочу еще раз взглянуть на то место.
Я вспомнил про потерянный след — золото, которое должно быть где-то спрятано, если мои предположения насчет сделок с землей оказались верны. Не находится ли оно где-нибудь там, наверху? Может, именно эта причина заставила убийцу туда подняться?
— Ваше право, сэр.
Я подошел к лестнице и начал по ней подниматься Когда мы приблизились к навесной площадке, мое сердце вновь бешено заколотилось. Внизу служки по-прежнему отмывали пол и окунали красные от крови швабры в бадью с водой. И это все, что осталось от человека, подумал я. Внезапно меня охватил столь сильный приступ тошноты, что мне пришлось крепко вцепиться в перила.
— Вам нехорошо?
Приор Мортимус находился в двух шагах от меня. Вдруг меня кольнула страшная мысль: если он на меня набросится, то перевес будет на его стороне, ибо он явно превосходит меня физически. В этот миг я пожалел, что не взял с собой Марка.
— Нет, — отмахнулся я от него. — Все хорошо.
Я посмотрел на груду инструментов, которые валялись там, где прежде стояла статуя, потом перевел взгляд на люльку-корзину.