Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Саммерскейл cтр.№ 32

При том что одно только предположение, будто хозяин дома, защитник семьи поднял руку на собственного сына с целью скрыть свой грех, означало покушение на все идеалы среднего класса, пресса и широкая публика на удивление быстро уверовали в виновность Сэмюела Кента. Не менее страшной — и тоже явно принятой на веру — стала версия, что сообщницей Кента в убийстве была няня — человек, в чьи обязанности входила забота о ребенке. Могло быть, правда, еще одно допущение, возвращающее к библейским временам и сюжетам, а именно — к убийству Каином брата своего Авеля. В статье, опубликованной в «Девайзис газетт» от 19 июля, содержался намек на то, что за убийством мальчика стоит кто-то из его братьев или сестер: «Голос крови существа такого же невинного, как Авель, возопит из глубин, указывая на убийцу». [57]

В тот же день «Бристоль дейли пост» напечатала письмо читателя, утверждавшего, что исследование сетчатки глаз покойного поможет составить портрет убийцы. Предположение основывалось на данных эксперимента, осуществленного в США в 1857 году (правда, до конца он так и не был доведен). «На сетчатке, — пояснял автор письма, — остается отражение последнего увиденного в жизни предмета, и оно не стирается после смерти». Согласно этой гипотезе глаз представляет собой нечто вроде пластины дагеротипа, запечатлевающей картинки, проявляемые, как фотографии в темной комнате. Таким образом, современные технологии позволяют раскрывать даже те тайны, что похоронены в глазах покойного. Так было доведено до крайности представление, превращающее глаз в основной инструмент расследования: «великий детектор», носитель информации становится в то же самое время беспристрастным роковым свидетелем, предающим своего хозяина. Письмо перепечатали едва ли не все английские газеты, и редко у кого оно вызывало скепсис. Правда, «Бат кроникл» отмечала, что в данном случае из этого открытия вряд ли можно извлечь какую-либо пользу, ибо в момент нападения Сэвил спал, так что облик убийцы просто не мог запечатлеться на сетчатке.

Обрушившийся 19 июля на Сомерсетшир и Уилтшир ливень положил конец недолгому лету 1860 года. Стога сена еще не успели высохнуть и по большей части сгнили. Кукурузе и пшенице не хватило солнца, чтобы созреть, и поля оставались зелеными.

20–22 июля

В одиннадцать утра пятницы, 20 июля, Уичер доложил судьям, собравшимся в Темперенс-Холле, о предварительных результатах проведенного расследования и объявил, что подозревает в убийстве Констанс Кент.

Посовещавшись, судьи предложили Уичеру арестовать Констанс, но у того возникли сомнения. «Я обратил их внимание, — сообщает он Мейну, — что такой шаг поставит меня в двусмысленное положение относительно полиции графства, особенно имея в виду то, что у местных другая версия случившегося. Но они (судьи) отмели эти возражения, заявив, что передают расследование исключительно в мои руки». Председателем суда был Генри Гейсфорт Гиббс Ладлоу, он же старший офицер 13-го стрелкового корпуса, заместитель председателя совета графства Сомерсетшир и богатый землевладелец. Он жил с женой и одиннадцатью слугами в Хейвуд-Хаусе, Уэстбери, в пяти милях от деревни. Из других судей наиболее влиятельными были владельцы фабрик братья Уильям и Джон Стом, построившие себе виллы на противоположных сторонах Хилпертон-роуд, в новом, весьма фешенебельном районе Троубриджа. Именно Уильям наиболее решительно убеждал министра внутренних дел поручить расследование дела лондонскому детективу.

Около трех пополудни Уичер вошел в дом на Роуд-Хилл и велел пригласить Констанс в гостиную, где та вскоре и появилась.

— Я офицер полиции, — представился Уичер. — У меня на руках ордер на ваш арест по обвинению в убийстве вашего брата Фрэнсиса Сэвила Кента. Позвольте зачитать.

Уичер зачитал постановление. Констанс разрыдалась.

— Я ни в чем не виновата, — повторяла она. — Ни в чем не виновата.

Затем девушка попросила разрешения взять из своей комнаты траурный капор и накидку. Уичер проследовал за ней. Дав Констанс одеться, он посадил ее в повозку, и они направились в Темперенс-Холл. Дорога прошла в молчании. «Она и словом со мной не обмолвилась», — отмечал впоследствии Уичер. [58]

Еще раньше перед входом в здание, прослышав о том, что в доме Кентов кого-то арестовали, собралась толпа сельских жителей. Большинство думало, что перед судьями предстанет сам Сэмюел Кент, но сначала вместо него появились Элизабет Гаф и Уильям Натт. Был полдень, они были вызваны для дачи показаний, а двадцать минут четвертого к Темперенс-Холлу подъехала повозка, толпа недоумевала: «Смотрите-ка, да это мисс Констанс!»

Рыдая, с опущенной головой она проследовала в здание в сопровождении Уичера. Одета была Констанс в черное, лицо плотно прикрыто вуалью. «Шла твердым шагом, но была вся в слезах», — сообщала «Таймс». Толпа придвинулась почти вплотную.

Констанс села напротив судейского стола. По обе стороны от нее разместились Уичер и суперинтендант Вулф.

— Ваше имя Констанс Кент? — спросил председатель Ладлоу.

— Да, — прошептала она.

Несмотря на прикрывавшую лицо плотную вуаль и носовой платок, прикладываемый ею то и дело к глазам, репортеры смогли составить подробнейший портрет и описать поведение девушки, как если бы внимание к внешней стороне дела могло приоткрыть завесу над ее внутренним «я».

«На вид ей лет восемнадцать, — пишет обозреватель „Бат экспресс“, — хотя все утверждают, что ей только шестнадцать. Это довольно рослая, коренастая девушка с округлым, красным от слез лицом и наморщенным лбом. У нее странные глаза — узкие и глубоко посаженные, что оставляет несколько неприятное впечатление. Во всем остальном во внешности ее нет ничего необычного. В то же время страшное преступление, вменяемое ей в вину, несомненно, отразилось в какой-то степени на ее виде, обычно, по отзывам людей знающих, довольно угрюмом. На юной даме было черное шелковое платье и креповая накидка такого же цвета; на протяжении всего судебного заседания она плотно прижимала к лицу вуаль. Заплаканные глаза были опущены вниз, за все время заседания она ни разу не подняла головы. В общем, судя по поведению, она очень тяжело переживала свое положение, хотя с начала до самого конца заседания ни разу не выказала своих чувств». Креп на одежде, которую Констанс носила в эти первые дни траура, представлял собой темную кисею, сшитую из туго переплетенных, на клею, нитей.

Констанс, по впечатлению корреспондента «Вестерн дейли пресс», отличалась «крепким телосложением, лицо у нее круглое, полноватое, не выражающее, по первому впечатлению, ни какой-то особой решительности, ни живого ума. Она сдержанна в манерах и сохраняет на протяжении всех слушаний одно и то же замкнутое выражение лица».