С фрунтовым самодовольством он шел легко на
мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь
этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги
вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и,
оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем
своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то, чтобы
наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это
дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно
приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно-образно-строгими
лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как
будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой…
левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге;
отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью
догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и
свиты и в такт: «левой — левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался
щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что-то в том месте,
куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер-офицер, отстав около убитых,
догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся.
«Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из-за угрожающего молчания и
однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
— Молодцами, ребята! — сказал князь Багратион.
«Ради… ого-го-го-го-го!..» раздалось по рядам.
Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким
выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто
боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и
слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и
поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди,
показалась из-под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым,
слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками,
неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю.
Князь Андрей чувствовал, что какая-то непреодолимая сила влечет его вперед, и
испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит:
«Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux
masses d`infanterie Mariecher resolument l`une contre l`autre sans qu`aucune
des deux ceda avant d`etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал:
«Quelques bataillons russes montrerent de l`intrepidite„. [Русские вели себя
доблестно, и вещь — редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна
против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова
Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие. ]
Уже близко становились французы; уже князь
Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты,
даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера,
который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не
давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между
французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся
неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших
упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в
то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал:
«Ура!»
«Ура-а-а-а!» протяжным криком разнеслось по
нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и
оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.
Глава 19
Атака 6-го егерского обеспечила отступление
правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь
Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый
ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось
поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый
фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами
французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского
пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал
Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки,
тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы
изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где
было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не
вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их
не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по
старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под
Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего
левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил
Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно
раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже
шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами,
которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и
пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от
солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами:
кормлением лошадей в коннице, собиранием дров — в пехоте.
— Есть он, однако, старше моего в чином, —
говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему
адъютанту, — то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу
жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и
стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков
Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух
ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади
и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому
командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою
злобой в сердце.
— Опять-таки, полковник, — говорил генерал, —
не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу, я вас прошу, —
повторил он, — занять позицию и приготовиться к атаке.
— А вас прошу не мешивайтся не свое дело, —
отвечал, горячась, полковник. — Коли бы вы был кавалерист…
— Я не кавалерист, полковник, но я русский
генерал, и ежели вам это неизвестно…