— Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, —
нетерпеливо заговорил князь Василий. — Я пришел к тебе не за тем, чтобы
пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною
родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели
письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя
голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям
знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то
же сказал.
Видимо, что-то вдруг изменилось в мыслях
княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как
она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не
ожидала.
— Это было бы хорошо, — сказала она. — Я
ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила
складки платья.
— Вот благодарность, вот признательность
людям, которые всем пожертвовали для него, — сказала она. — Прекрасно! Очень
хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
— Да, но ты не одна, у тебя сестры, — ответил
князь Василий.
Но княжна не слушала его.
— Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме
низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной
неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
— Знаешь ли ты или не знаешь, где это
завещание? — спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием
щек.
— Да, я была глупа, я еще верила в людей и
любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я
знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за
руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом
роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
— Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь,
что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша
обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты
тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть
в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
— Тех людей, которые всем пожертвовали для
него, — подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, —
чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, — прибавила она со вздохом, —
я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет
ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
— Ну, voyons, [послушай, ] успокойся; я знаю
твое прекрасное сердце.
— Нет, у меня злое сердце.
— Я знаю твое сердце, — повторил князь, — ценю
твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и
parlons raison, [поговорим толком, ] пока есть время — может, сутки, может,
час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты
должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже
про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание — свято
исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы
помогать ему и вам.
— Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это
интриги. Я знаю, — говорила княжна.
— Hе в том дело, моя душа.
— Это ваша protegee, [любимица, ] ваша милая
княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту
мерзкую, гадкую женщину.
— Ne perdons point de temps. [Не будем терять
время. ]
— Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась
сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно
Sophie, — я повторить не могу, — что граф сделался болен и две недели не хотел
нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но
я думала, что эта бумага ничего не значит.
— Nous у voila, [В этом-то и дело. ] отчего же
ты прежде ничего не сказала мне?
— В мозаиковом портфеле, который он держит под
подушкой. Теперь я знаю, — сказала княжна, не отвечая. — Да, ежели есть за мной
грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, — почти прокричала
княжна, совершенно изменившись. — И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу
всё, всё. Придет время!
Глава 22
В то время как такие разговоры происходили в
приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с
Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа
Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами,
Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами,
убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за
Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с
умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к
парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два
человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены.
Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких
же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть
этих людей, не обратили на них внимания. Стало-быть, это так нужно, решил сам с
собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла
вверх по слабо-освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней
Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу,
и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по
уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было
необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие-то люди с
ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к
стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего
удивления при виде их.
— Здесь на половину княжен? — спросила Анна
Михайловна одного из них…
— Здесь, — отвечал лакей смелым, громким
голосом, как будто теперь всё уже было можно, — дверь налево, матушка.
— Может быть, граф не звал меня, — сказал Пьер
в то время, как он вышел на площадку, — я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы
поровняться с Пьером.
— Ah, mon ami! — сказала она с тем же жестом,
как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: — croyez, que je souffre autant,
que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте
мужчиной. ]