Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал
чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда
он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал
рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно
закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели,
выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, — Ростов
испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы
радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и
дом неизменно-милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив
назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во
все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным
в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и
то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и
под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором
он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо
было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать
туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно
было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто
не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных
денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову!
Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные
отдела. Один — наш Павлоградский полк, и другой — всё остальное. И до этого
остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик,
кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, — товарищ. Маркитант верит
в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не
делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют,
делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия
полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые
чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию
эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка,
которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился
служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть
вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что
представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил,
что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10-ти тысяч в
год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям
для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений,
наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш-Эйлау, сосредоточивалась около
Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части
армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к
первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш-Эйлау и
во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен
к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии.
Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили
пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце
павлоградцы несколько недель простояли около разоренной дотла немецкой пустой
деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало,
дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям
провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по
заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили
мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были
хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало — жалостливые солдаты
часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух
раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях
умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими
от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте,
чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить
показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли
почему-то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот
машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели,
несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая
болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в
употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты
эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже
вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на
человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади
питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно-худы и
покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры
жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми
лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку,
чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать
к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и
своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли
костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый
картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских
походах, или сказки об Алеше-пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили
по-двое, по-трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о
приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие
занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не
было), кто невинными играми — в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили
мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что
смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.