— Закопать? Вы имеете в виду, не было ли там могилы?
— Нет, я хочу знать, были ли они прикрыты чем-нибудь.
— Только листьями.
— Хорошо прикрыты?
— Да. Достаточно.
— Как же ты их обнаружил?
Маленькие глазки Франклина снова беспомощно забегали, будто ища невидимой поддержки:
— А кто-то там уже побывал до меня, — наконец, нашелся он. — Лиса, наверное. Она разворошила листья там, где у мужика голова лежала. Я и не знал, что их двое. Начал раскапывать дальше, смотрю, а возле его ног еще одна голова. А если честно, — поморщился Бобби, — лучше б мне было их вообще не находить. — Он брезгливо вытер ладони о брюки. — Столько теперь неприятностей. Я не совсем уверен, что еще в тот раз хорошо вымылся после такой находочки…
Клиника Найтингейл, Солсбери.
6 часов 30 минут вечера.
В тот же день вечером Алан Протероу заглянул в палату Джинкс и увидел, что женщина со странной решительностью расхаживает по комнате взад и вперед.
— Я больше не поеду на прогулку в инвалидном кресле, — сердито буркнула она. — Я и не подозревала, что настолько чувствительна и не могу выносить на себе посторонние взгляды. Это было просто унизительно. — Она указала пальцем на свою забинтованную голову. — Когда снимут это идиотство?
— Наверное, завтра утром, — отозвался доктор, удивляясь тому, только ли унижение смогло вызвать в женщине такой гнев. Должно пройти немало времени, прежде чем она признается, что начала вспоминать какие-то события. — Вас отвезут в Одстокскую больницу к половине десятого. И, если доктор посчитает, что с вами все в порядке, он снимет бинты.
Возле тумбочки Джинкс остановилась:
— Ну, спасибо хоть на этом. Сейчас я чувствую себя, как чудовище Франкенштейна.
Его дружелюбное лицо тут же осветилось улыбкой:
— Вы на него совершенно не похожи.
Наступила короткая пауза.
— А вы женаты, доктор Протероу?
— Был когда-то. Моя жена умерла четыре года назад от рака груди.
— Мне очень жаль. Простите, я не знала.
— А почему это вас заинтересовало?
Честное и откровенное любопытство. Просто приятно смотреть на милого и свободного доктора, заботящегося о своих пациентах, в то время как у самого на всех рубашках не хватает пуговиц.
— Потому что сегодня пятница, вечер. Сейчас лето, а вы не торопитесь домой, вот я и удивилась, почему вы до сих пор еще в больнице. Вы, наверное, здесь и живете?
Он кивнул.
— Да, у меня квартира наверху.
— А дети есть?
— Дочь учится в университете. Очень умная и энергичная девушка.
— Ничего удивительного. Вы, наверное, использовали ее как подопытного кролика для своих теорий об ответственности с тех пор, когда она еще под стол пешком ходила.
— Что-то вроде того.
Джинкс с любопытством посмотрела на доктора:
— А что случится, если один из ваших пациентов, скажем, выберет для себя совсем не те ценности, какие предполагаете вы? Короче говоря, будет вести себя иначе, чем другие. Невозможно, чтобы все находящиеся здесь строго придерживались правил приверженца экзистенциализма Протероу.
Доктор опустился в одно из кресел, вытянул свои длинные ноги и заложил руки за голову:
— Это серьезный вопрос, но я попробую ответить. Под понятием «не те ценности» вы, вероятно, имели в виду то, что пациент, выйдя из клиники, все равно останется со своими прежними проблемами? Другими словами, их пребывание здесь может вовсе не убедить их изменить образ жизни в лучшую сторону?
— Это немного упрощенный подход, но, в общем, именно это я и хотела сказать.
Он приподнял бровь, поглядывая на эту занимательную женщину.
— Тогда я отвечу тоже упрощенно. Получается, что мои методы не смогли оказать на них нужного воздействия, и поэтому пациент либо действительно возьмется за старое, либо будет искать другого врача с другой методикой лечения. Но это обычно те, кто выписывается в течение первых двух суток, потому что все дело заключается в том, что они вообще не хотели сюда поступать.
«Совсем как я», — подумала Джинкс.
— Тем не менее, у вас имеется определенный процент пациентов, которые все же отказываются от своих прежних привычек и убеждений. Мне кажется, что Мэтью уже просто не сможет вести себя так, как прежде, когда выпишется отсюда, хотя он еще далек от идеала.
— По-моему, вы начинаете понимать его. Но он находится здесь всего две недели. Дайте ему еще месяц, а потом увидите, насколько он приблизится к этому идеалу.
— Месяц? — глаза Джинкс округлились от ужаса. — Но тогда сколько же времени вы собираетесь держать здесь меня?!
— Столько, сколько вы сами того пожелаете.
— Это не ответ. Ну, а на какой срок рассчитывает мой отец?
— Это не тюрьма. Я никого не держу здесь насильно.
— Значит, завтра, после того как мне снимут повязку, я смогу уехать?
— Разумеется, если вы к тому же помните все то, что я говорил вам в среду. Вы еще не достаточно окрепли физически, чтобы обслуживать себя самостоятельно, поэтому я вынужден буду сообщить вашему отцу, что вы оставили больницу по собственному желанию.
— А значит ли это, что я вполне здорова в ментальном плане? — слабо улыбнулась Джинкс.
Доктор пожал плечами:
— Создается впечатление, что в этом отношении вы абсолютно здоровы. — Он подался вперед, чтобы получше рассмотреть ее. — Поэтому мне приходится как-то согласовывать вашу непреклонную уверенность в своих силах с тем образом, который мне описали полицейские. Но там была какая-то легко ранимая и полностью раскисшая особа, въехавшая на машине в столб.
Ей пришлось снова прижимать пальцы к веку, чтобы не показать навертывающихся слез:
— А я такая и есть, — произнесла она через несколько секунд. — Я перечитывала заметку в газете несколько раз, и все равно не смогла найти никакого объяснения своему поступку. — Она опустила руку и посмотрела на доктора. — Я позвонила сегодня Мег и наткнулась на автоответчик. Я подумала, что если поговорю с ней или с Лео, то, может быть, хотя бы они попробуют объяснить всем остальным, что я вовсе не расстроилась из-за того, что он бросил меня.
— А вы это вспомнили?
— Что именно? Что я не была расстроена? — Он кивнул, но Джинкс отрицательно замотала головой. — Нет, просто я настолько уверена в своих словах, что этот вопрос меня даже не волновал, и я не предполагала к нему возвращаться.
— Почему же?
Из-за того, что в последний раз мне было абсолютно все равно.