— Подожди-ка. Она ничего не говорила, пока вы ехали в машине?
Хэл на секунду задумался.
— Да, она спросила, нравится ли мне ее платье. Я сказал, что нравится.
— Из вежливости?
— Нет. После жуткой футболки и брюк в платье она выглядела куда лучше.
— Потому что на платье не было пятен крови?
— Возможно. Нет, скорее, не из-за этого, — тут же поправил он сам себя, взъерошивая волосы. — Платье ей шло, в нем она имела какую-то форму, и оттого выглядела более женственно. Да какое это имеет значение?
Но Роз не отреагировала на его вопрос.
— Что еще она говорила?
— По-моему, что-то вроде: «Вот и хорошо. Это платье — мое любимое».
— Но в своем заявлении она говорила, что в тот день собиралась в Лондон. Почему же она не была одета в платье, когда совершала убийства?
Хэл выглядел озадаченным.
— Ну, может быть, она собиралась отправиться в Лондон в брюках?
— Нет, — упрямо повторила Роз. — Если это было ее любимое платье, значит, именно в нем она и должна была отправиться в Лондон. Ведь эта поездка была как бы ее собственным подарком себе на день рождения. Может быть, прямо на вокзале Ватерлоо она мечтала случайно встретиться со своим Принцем. Она не могла поехать туда ни в чем, кроме как в самом любимом платье. Надо быть женщиной, чтобы понять это.
Эта идея понравилась Хэлу.
— Но я каждый день вижу сотни девчонок, которые разгуливают в бесформенных футболках и мешковатых штанах. Особенно это касается полных. По-моему, они смотрятся в такой одежде ужасно, и, что самое странное, она им нравится. Видимо, они просто не желают потворствовать общепринятым стандартам и понятиям о красоте. Почему ты считаешь, что Олив была какая-то особенная в этом отношении?
— Потому что она не была мятежницей по натуре. Она жила в своем доме и находилась у матери под каблуком. Она даже пошла на ту работу, которую подыскала ей мать. Очевидно, выбираться куда-то одной ей было настолько непривычно, что она даже попросила сестру составить ей компанию. — Роз нетерпеливо забарабанила пальцами по столу. — Я права, и точно это знаю. Если только она ничего не придумала насчет своей поездки в Лондон, значит, она должна была отправиться туда только в своем любимом платье.
Но это не произвело на Хэла должного впечатления.
— Она была достаточно мятежной, чтобы суметь убить собственную мать и сестру, — напомнил он. — А если она смогла сделать это, то смогла бы и поехать в Лондон в брюках. Ты снова вдаешься в ненужные подробности. А может, она переоделась специально, чтобы платье оставалось чистым.
— Но ведь она определенно собиралась ехать в Лондон, да? Ты сам проверял эту версию?
— Во всяком случае, она взяла отгул на работе. Мы просто поверили в то, что она собиралась ехать именно в Лондон хотя бы потому, что она больше никому не рассказывала о своих планах.
— Даже отцу?
— Если она что-то говорила ему насчет этого, он ничего не помнил.
Олив ждала в комнате для допросов, пока Хэл разговаривал с ее отцом. Беседа получилась трудной и напряженной. Может быть, у него была такая привычка и раньше, или он специально так настроился, но только Роберт Мартин проявлял минимальную реакцию на все, что ему говорили. Это был красивый мужчина, но красота его больше напоминала греческие скульптуры. Им можно было восхищаться, но в то же время от него веяло холодом. Лицо у него было удивительно невыразительным, невозможно было угадать его возраст. Только суставы пальцев, изуродованные артритом, давали понять, что он уже не молод. Раз или два он приглаживал ладонью белокурые волосы или чуть дотрагивался до галстука, но, лицо все время оставалось на редкость невозмутимым. По нему было просто нереально определить, насколько его потрясло то, что произошло в тот роковой день. Если, конечно, его вообще могло хоть что-то потрясти.
— Он вам понравился? — поинтересовалась Роз.
— Не очень. Он напомнил мне Олив. Я плохо понимаю людей, которым легко удается скрывать свои чувства. Я ощущаю себя рядом с ними крайне неуютно.
Роз полностью разделяла мнение Хэла в этом отношении.
Хэл старался не вдаваться в подробности. Он рассказал Роберту Мартину только то, что днем тела его жены и одной из дочерей были обнаружены на кухне в его доме, и что другая его дочь, Олив, дала полиции все основания полагать, что именно она убила мать и сестру.
Роберт скрестил ноги и положил ладони на колени.
— Вы уже выдвинули обвинение?
— Нет. Мы ее даже не допрашивали. — Хэл внимательно следил за мужчиной. — Честно говоря, сэр, принимая во внимание серьезность возможного обвинения, мы подумали, что будет лучше, если рядом с ней окажется ее адвокат.
— Разумеется. Думаю, что мой адвокат, Питер Крю, сейчас приедет. — Он тут же вопросительно приподнял брови. — Простите, я не знаю все формальности. Я, наверное, должен позвонить ему?
Хэл был озадачен невозмутимостью мистера Мартина и только ладонью стер пот со лба:
— Скажите, вы уверены, что поняли, что произошло сегодня днем, сэр?
— Думаю, что да. Гвен и Эмбер мертвы, и вы считаете, что это Олив убила их.
— Не совсем так. Олив дала нам понять, что имеет какое-то отношение к их гибели, но, пока она не сделала никакого заявления, я не могу сказать, какое обвинение будет выдвинуто против нее. — Он помолчал несколько секунд. — Я хочу, чтобы вы четко понимали следующее, мистер Мартин. Патологоанатом из Министерства внутренних дел считает, что преступник проявил чудовищную жестокость как до смерти вашей жены и младшей дочери, так и после нее. Тем не менее, боюсь, что нам придется попросить вас опознать тела. Возможно, после того, как вы увидите их, вы станете не столь настойчиво интересоваться характером возможного обвинения. Принимая во внимание этот факт, скажите мне: по-прежнему ли вы желаете, чтобы именно ваш адвокат представлял интересы Олив?
Мартин покачал головой.
— Мне было бы легче иметь дело с тем человеком, которого я хорошо знаю.
— Понимаете, может возникнуть вопрос о столкновении ваших интересов с интересами дочери. Вы уже подумали об этом?
— В каком смысле?
— Чтобы не вдаваться в подробности, — холодно начал Хэл, — скажу только, что вашу жену и дочь жестоко убили. Думаю, вы хотите, чтобы преступник был осужден. Верно? — Он чуть приподнял бровь, словно ожидая ответа, и, когда мистер Мартин согласно кивнул, продолжал: — Тогда вам может понадобиться и адвокат, представляющий ваши собственные интересы, чтобы вы убедились, что судебный процесс пройдет в точности так, как это устроило бы вас. Но если при этом ваш адвокат уже будет представлять интересы вашей дочери, он не сможет помочь вам, потому что ваши интересы и интересы вашей дочери могут где-то разойтись.