У Мари перехватило дыхание. Она-то пришла к матери, чтобы разделить с ней горе, но Жанна отвернулась от нее, как только узнала о решении дочери отправить тело Жильдаса в Брест. С тех пор с лица Жанны не сходило выражение недовольства. Оно напоминало маску.
Старый рыбацкий домик, куда снова вернулась семья Кермер, поскольку оставаться в отеле, подготовленном для несостоявшейся свадьбы, всем было тяжело, стоял на окраине, возле самого порта, и потому счастливо избежал волны перекраски фасадов, за которую мэрия проголосовала в прошлом году.
Ветхие стены за все время своего существования еще не были свидетелями столь серьезного разлада в семействе. Даже когда Мари объявила родителям, что она уже записалась в школу полиции.
Что случилось с близкими Мари, которых она так любила? Только горем невозможно было объяснить ярость и гнев, вспыхнувшие на семейном совете, когда домочадцы узнали о ее решении отослать тело Жильдаса на медицинскую экспертизу.
– Я обратилась к начальству с просьбой заняться расследованием и на какое-то время отложить отпуск.
Им незачем было знать, что Лефлот, начальник региональной службы судебной полиции, сразу согласия не дал, а доложил о ее рапорте прокурору Бреста Дантеку.
– Что значит «на какое-то время»? – произнес Кристиан с мягкостью в голосе, не предвещавшей ничего хорошего. – Вынужден напомнить, что в конце недели мы отправляемся в Англию. Трансатлантические гонки не так легко перенести, как свадьбу!
Обвинение жениха прозвучало как пощечина, однако именно жестокость Лайка ранила ее до глубины души.
– Не сомневайся, дружище, суперагент Мари Кермер докопается до истины в два счета. Верно, сестрица?
С сердцем, полным горечи, она постаралась переключить внимание на предметы, стоявшие на полках в низенькой гостиной. Здесь, среди этих безделушек, прошло детство Мари. Историю любой из них она знала наизусть. «Каждой вещи – свое место», – повторяла Жанна, когда бывала в хорошем настроении. С тех пор ничего не изменилось.
И в то же время изменилось абсолютно все.
Ее потерянный взгляд остановился на Жанне с молчаливым укором. Жильдас был ее первенец, ее любимец, тот, кого она опекала больше, чем остальных, потому что он так и не обзавелся женой, которая могла бы о нем позаботиться. Неужели матери не хочется узнать, кто его у нее отнял?
Потом Мари перевела взгляд на брата, который старательно крошил кусочек сахара на клеенке. В ней поднялась волна гнева, родившаяся из непонимания.
– Что же, Лойк? – глухо проговорила она. – Ты говорил, что Жильдас для тебя больше чем брат. Неужели не хочешь узнать, почему на менгире кровь твоего брата? И кто автор найденной в его руке записки?
Лойк резко поднялся, опрокинув стул.
– Жильдаса все любили! Никто из жителей острова не мог причинить ему зла! И ничего другого я не хочу знать. А если ты в этом сомневаешься, значит, окончательно сошла с ума! – И он ушел, хлопнув дверью.
Через несколько минут то же сделала и Жанна, но молча. Кристиан вскоре последовал ее примеру под предлогом, что должен связаться по телефону со своей командой. Один Ми-лик остался на ее стороне.
– Знаю, ты не отступишь от своего. И что бы мне ни говорили, я буду с тобой.
Отец вскоре тоже поднялся, решив отправиться на лов рыбы и в море успокоить свою тоску. Мари вновь осталась одна в гостиной с низким потолком. Ей достаточно было закрыть глаза, чтобы услышать отголоски заливистого смеха, доносившегося из страны ее детства.
К глазам подступили слезы, но стоило Мари вспомнить одну деталь, как они тотчас же высохли. Горю она предастся позже – сейчас нужно собраться с мыслями! Уж очень подозрительно выглядело позднее возвращение в отель ее племянника Никола прошлой ночью, когда был убит Жильдас. Она подумала о браслете Од Перек, замеченном в зарослях кустарника писателем. Как все девчонки острова, пятнадцатилетняя Од была без ума от ее племянника.
У Мари появился след.
4
Гвенаэль Ле Биан, явившаяся в мэрию с опозданием, чуть не разминулась с Кристианом, зашедшим сообщить об отсрочке их бракосочетания с Мари. Тогда она немедленно отправилась в порт, неподалеку от которого находился дом Кермеров, и стала ждать.
Часом позже на пороге показалась фигура Лойка. Держась на расстоянии, Гвен последовала за ним. Он шел прямо, никуда не сворачивая, видимо, не имея четкой цели. Дойдя до конца набережной, он остановился.
Гвен подошла к нему поближе и окликнула его. Лойк обернулся и посмотрел на нее с ненавистью.
– Ну что, довольна? Теперь уж брат не заговорит! – бросил он злобно.
Сорокачетырехлетняя сестра Пьеррика пользовалась заслуженной репутацией роковой женщины, верховодившей мужчинами.
Гвенаэль отшатнулась, словно ее ударили.
Она тут же вспомнила о случившемся прошлой ночью. Если вся эта история всплывет, им не поздоровится. Гвен была готова на все, чтобы не потерять Лойка, но и о себе никогда не забывала.
– Почему Жильдас? Почему не я? Или не ты? – продолжил он глухим голосом. – Мы все в ответе!
– А я – так даже больше остальных, верно?
Он увидел, как голубые глаза Гвен заволокла дымка слез, а в уголках пухлого рта появилась горькая складка.
Ровно через секунду он обнял ее и разрыдался, моля о прощении.
Время приближалось к полудню, когда Гвен вернулась на фаянсовую фабрику. По цехам уже прокатилась новость о смерти Жильдаса и кровоточившем менгире. Она резко положила конец самым безумным версиям.
– Первый, от кого я услышу бредни о воскресших береговых разбойниках, будет уволен, – возвестила она ледяным голосом. Потом, быстро поднявшись по ступенькам в застекленную надстройку, где размещалась канцелярия, Гвен открыла дверь в кабинет матери.
От Ивонны дочь унаследовала белокурые волосы, живые голубые глаза и роскошные чувственные формы. И еще, пожалуй, железный характер и задиристость. Ивонна была настоящим фабрикантом в юбке – двужильная в труде, суровая и беспощадная к себе и другим. Работать она начала с тринадцати лет разносчицей хлеба, в восемнадцать вышла замуж за Легелека, в двадцать два осталась вдовой с двумя детьми и солидной страховкой, которую она вложила в строительство фаянсовой фабрики по производству бретонских кружек и фигурок кельтских божков. Предприятие процветало на зависть конкурентам, обеспечивая работой больше половины жителей острова. Самые злобные из завистников утверждали, что алчность Ле Бианов не имеет пределов. И действительно, Гвен удалось убедить мать в необходимости расширения фабрики, для чего требовались не только средства, но и дополнительная площадь. Если первое осуществить было легко с помощью банковских ссуд, то для второго необходимо было поручительство мэрии. Голосование по вопросу, можно ли рассматривать прилегающие к фабрике земли как территорию, пригодную для застройки, должно было состояться через два дня.