Фильмы возвращались к дистрибьютору. Фильмы шли на
перевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Боевики-приключения.
Со вклеенными Тайлером однокадровыми вспышками порнографии.
Содомия. Оральный секс. Куннилингус. Садомазохизм.
Тайлеру терять было нечего.
Тайлер был пешкой в этом мире, свалкой всеобщего хлама.
Те же самые слова Тайлер отрепетировал со мной, чтобы я
повторил их менеджеру в Прессмен-Отеле.
На другой своей работе, в Прессмен-Отеле, сказал Тайлер, он
был никем. Всем было наплевать — жив он или мертв, и Тайлер, мать их, отвечал
им взаимностью. Это Тайлер попросил меня произнести в офисе менеджера отеля, за
дверью которого сидит охрана.
После того, как все окончилось, Тайлер и я допоздна
обменивались впечатлениями.
Тайлер просил меня, как только он уйдет в профсоюз
киномехаников, пойти и предстать перед менеджером в Прессмен-Отеле.
Мы с Тайлером все больше становимся похожи на одинаковых
близнецов. У каждого из нас выпирают скулы, и наша кожа утратила свою
вещественную память и не знает, как правильно натянуться после удара.
Мои синяки остались от бойцовского клуба, а Тайлеру набил
морду заведующий профсоюзом киномехаников. Когда Тайлер выполз из офисов
профсоюза — я пришел свидеться с менеджером Прессмен-Отеля.
Я сидел там, в офисе менеджера Прессмен-Отеля.
Я — Ухмыляющаяся Месть Джека.
Первым делом менеджер отеля сказал, что у меня есть три
минуты. За первые тридцать секунд я рассказал ему, как мочился в суп, спускал
газы на крем-брюле, чихал в тушеные овощи, — и теперь мне нужно, чтобы
отель еженедельно высылал мне чек на сумму, эквивалентную моей средней
недельной зарплате плюс чаевые. Я со своей стороны обещаю не являться на работу
и не приходить в газеты или ассоциацию здравоохранения со смущенной, слезной исповедью.
Заголовки газет:
«ИЗМУЧЕННЫЙ ОФИЦИАНТ ЗАНИМАЕТСЯ ОСКВЕРНЕНИЕМ ЕДЫ».
«Конечно», — говорю, — «Я могу попасть в тюрьму.
Меня могут повесить, оторвать мне хозяйство, протащить по улицам, живьем
содрать кожу и сжечь меня щелоком, но Прессмен-Отель навсегда останется в
истории, как отель, где богатейшие люди страны ели блюда, заправленные мочой».
Слова Тайлера вылетают из моего рта.
А раньше я был таким милым и славным.
В офисе профсоюза киномехаников Тайлер расхохотался, когда
заведующий союзом ударил его. Один удар сбил Тайлера со стула, и Тайлер сел у
стены, сотрясаясь от хохота.
— Вперед, все равно тебе меня не убить, — смеялся
Тайлер. — Ты, тупое убоище! Вломи мне как хочешь, но тебе меня не убить!
«Тебе слишком много чего терять».
«А мне — нечего».
«А тебе — все, что можно».
«Вперед, прямо в брюхо! А потом дай по роже. Пни по зубам,
но чеки должны приходить! Сломай мне ребра, но если ты пропустишь хоть одну
неделю оплаты, — я выйду на публику, и ты, и твой профсоюзишка пойдет по
судебным процессам от каждого владельца кинотеатра, и дистрибьютора фильмов, и
от каждой мамочки, сынок которой мог увидеть жесткий трах в „Бэмби“».
— Я отбросы, — говорил Тайлер. — Я отбросы,
дерьмо и псих с твоей точки зрения и с точки зрения всего этого долбаного
мира, — сказал Тайлер заведующему профсоюзом, — Тебе плевать — где я
живу, как я себя чувствую; что я буду есть или чем накормлю детей; чем я оплачу
визит к доктору, если заболею, — и да, я тупой, уставший и слабый, —
но я по-прежнему на твоей ответственности.
Я сидел в офисе Прессмен-Отеля, мои губы из бойцовского
клуба были все еще растрескавшимися где-то на десять сегментов. Дыра в моей
щеке смотрела на менеджера Прессмен-Отеля, и все выглядело очень убедительно.
В основном я сказал те же вещи, что и Тайлер.
После того, как заведующий профсоюзом свалил Тайлера на пол;
после того, как мистер заведующий увидел, что Тайлер не дает сдачи, Его Честь,
со своим большим шкафообразным телом, — гораздо массивнее и сильнее, чем
нужно ему в жизни, — отвел носок ботинка назад и пнул Тайлера в ребра, и
Тайлер опять захохотал. Когда Тайлер скрутился в калач, Его Честь носком
ботинка нанес ему удар по почкам, но Тайлер продолжал смеяться.
— Оторвись! — говорил Тайлер. — Поверь мне.
Тебе станет гораздо лучше. Тебе станет просто здорово!
В офисе Прессмен-Отеля, я спросил менеджера гостиницы, могу
ли я воспользоваться его телефоном, и набрал номер городского стола в газете.
Под пристальным взглядом менеджера отеля я говорил в трубку:
«Здравствуйте», — сказал я, — «Я совершил ужасное
преступление против человечества как часть политического протеста. Я протестую
против эксплуатации рабочих в сфере обслуживания».
Если я попаду в тюрьму — я не стану еще одним
неуравновешенным чернорабочим, пускающим пузыри в баланде. Мое заключение будет
иметь героический размах.
«РОБИН-ГУДЫ-ОФИЦИАНТЫ, ГЕРОИ-НЕИМУЩИЕ».
Все дело не ограничится одним официантом и одним отелем.
Менеджер Прессмен-Отеля очень вежливо забрал у меня трубку.
Менеджер сказал, что больше не хочет видеть меня работающим здесь, — тем
более, в таком виде, как я сейчас.
Я стою во главе стола менеджера и говорю — «Что?» Вам не
понравится третья часть задумки.
И без колебаний, по-прежнему глядя на менеджера, я бью
боковым ударом, сосредоточив центробежную силу на конце руки, и в кровь разбиваю
хрустнувшие хрящи собственного носа.
Почему-то, без малейшей причины, мне вспомнился наш первый
бой с Тайлером. «Я хочу, чтобы ты меня изо всех сил ударил».
Получилось не так уж сильно. Я бью себя еще раз. Вся эта
кровь хорошо смотрится, но я отбрасываю себя к стене, чтобы поднять страшный
шум, разбив картину, которая там висит.
Битое стекло, рама и картина с композицией из цветов и крови
летят на пол, пока я продолжаю дурачиться. Как полнейший болван. Кровь капает
на ковер, я дотягиваюсь до стола менеджера и, оставляя на столешнице жуткие
кровавые отпечатки ладоней, пытаюсь провыть — «Пожалуйста, спасите!», но
начинаю хихикать.
«Спасите, пожалуйста!»
«Пожалуйста, не бейте меня!»
Я соскальзываю обратно на пол и ползу, оставляя на ковре
кровавые следы. Первое слово, которое я говорю, будет «пожалуйста». Поэтому
пока что мои губы плотно сжаты. Чудовище тащится по милым букетам и гирляндам
ковра «Ориенталь». Кровь течет из моего носа, стекает мне в глотку и набирается
в рот горячим потоком. Монстр ползет по ковру, он горячий, на его окровавленные
когти налипают ворсинки хлопка и пыль. И он подбирается близко к менеджеру,
достаточно близко, чтобы обхватить его лодыжку, обтянутую штаниной в тоненькую
полосочку, и сказать.