Новая кожа помножить на оплату труда помножить на
административные расходы равнялось больше, чем доходы в нашем первом квартале.
Если даже кто-то и обнаружит наш брак, мы все равно сможем выплатить
компенсации множеству обиженных семей, пока приблизимся к сумме стоимости
замены кожаной обивки в шести сотнях салонов.
Но на этой неделе у нас кампания по возврату. И на этой
неделе ко мне вернулась бессонница. Бессонница, — и снова весь мир как
будто замер, могилой навалившись на меня.
Мой босс надел свой серый галстук, так что сегодня,
наверное, вторник.
Мой босс принес листок бумаги к моему столу и спрашивает, не
терял ли я чего-нибудь. Этот листок остался в копировальном автомате, говорит
он, и начинает читать:
— Первое правило бойцовского клуба — не упоминать о
бойцовском клубе.
Его глаза пробегают туда-сюда по бумаге, и он хихикает.
— Второе правило бойцовского клуба — нигде не упоминать
о бойцовском клубе.
Я слышу слова Тайлера из уст моего босса, Мистера Босса
средних лет, с семейным фото на рабочем столе и мечтами о раннем выходе на
пенсию, мечтами о зимах, проведенных в трейлерном доме-прицепе где-нибудь в
пустынях Аризоны. Мой босс, с экстра-крахмальными рубашками и прическами по
записи на каждый вторник после ланча, — он смотрит на меня и говорит:
— Надеюсь, это не твое?
Я — Кипящая В Крови Ярость Джека.
Тайлер просил меня отпечатать правила бойцовского клуба и
сделать для него десять экземпляров. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал —
десять. А у меня бессонница и я не спал трое суток. Это, наверное, отпечатанный
мной оригинал. Я снял десять копий и забыл забрать его. Копировальный автомат
вспышкой папарацци освещает мне лицо. Бессонница ложится расстоянием между
тобой и всем остальным, копия копии копии. Ты не можешь ничего коснуться, и
ничто не может коснуться тебя.
Мой босс читает:
— Третье правило бойцовского клуба — в бою участвуют
только двое.
Никто из нас двоих и глазом не моргнет.
Мой босс читает:
— Бои идут один за другим.
Я не спал три дня и сейчас засыпаю. Мой босс трясет бумажкой
под моим носом. «Так что?», — спрашивает он. Это — та самая игра, на
которую я трачу время компании? Мне платят за мое абсолютное внимание к работе,
а не за трату времени на военные игрушки. И мне платят не за осквернение
копировальных автоматов.
Так что? Он трясет бумажкой под моим носом. Что, по моему
мнению, спрашивает он, — что должен делать он, если его сотрудник тратит
время компании на какой-то мирок своей фантазии? Как бы поступил я на его
месте?
Как бы поступил я?
Дыра у меня в щеке, темно-синие мешки под глазами, и
припухший красный шрам от поцелуя Тайлера на тыльной стороне моей ладони, копия
копии копии.
Предположим.
Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского
клуба?
Корова в Индии.
«На вашем месте», — говорю я, — «Я не стал бы
лезть с этой бумагой к кому ни попадя».
Я говорю — «Похоже, человек, написавший это, очень
опасен, — и этот скрытый шизофреник в любой момент рабочего дня может
сорваться, и начнет бродить, — из офиса в офис, — с помповым
полуавтоматическим карабином „Армалит AR-180“.
Мой босс только смотрит на меня.
«Этот парень», — говорю я. — «Должно быть, сидит
каждую ночь с маленьким напильничком, выпиливая крестики на кончике каждой пули
в своем заряде. Ведь тогда, если одним прекрасным утром он придет на работу и
всадит заряд в своего ворчливого, бесполезного, мягкотелого, ноющего, вонючего,
слащавого босса, — пуля из этого заряда треснет по пропиленным канавкам и
раскроется в вас, как цветок пули дум-дум, выбросив здоровенную связку ваших
вонючих потрохов сквозь вашу спину. Представьте, как ваша кишечная чакра
раскрывается, подобно цветку, с замедленным взрывом из колбасок тонкого
кишечника».
Мой босс убирает бумагу из-под моего носа.
«Давайте», — говорю, — «Почитайте дальше».
«Нет, правда», — говорю я, — «Звучит потрясающе.
Работа по-настоящему больного разума».
И улыбаюсь. Маленькие сморщенные края дыры в моей щеке
такого же темно-синего цвета, как десны собаки. Кожа, туго натянувшаяся на
синяках у меня под глазами, кажется лакированной.
Мой босс только смотрит на меня.
«Давайте помогу», — говорю я.
Потом говорю — «Четвертое правило бойцовского клуба — бои
идут один за другим».
Мой босс смотрит в правила, потом опять на меня.
Я говорю — «Пятое правило — перед боем снимать рубашки и
обувь».
Мой босс смотрит в правила, потом на меня.
«Может быть», — говорю, — «Этот абсолютно больной
ублюдок возьмет карабин „Игл Апач“, потому что в „Апаче“ тридцатизарядный
магазин при весе всего в девять фунтов. А в „Армалите“ — только пятизарядный.
Тридцатью выстрелами наш совершенно двинутый герой сможет пройти весь коридор
красного дерева и пришить каждого вице-президента, при этом сохранив по патрону
для каждого директора».
Слова Тайлера вылетают из моего рта. А раньше я был таким
милым и славным.
Я просто смотрю на своего босса. У моего босса голубые,
голубые, бледно-васильковые голубые глаза.
«В полуавтоматическом карабине „Джей-энд-Эр-68“ тоже
тридцатизарядный магазин, а весит он всего семь фунтов».
Мой босс только смотрит на меня.
«Это страшно», — говорю я. Возможно, это кто-то, кого
он знал годы. Возможно, этот парень знает все о нем, — где он живет, где
работает его жена, и куда ходят в школу его дети.
Все это лишает сил и вдруг становится очень-очень скучным.
И зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского
клуба?
Мне не нужно упоминать, что я знаю о кожаной обивке,
вызывающей дефекты рождаемости. Я знаю о бракованных прокладках тормозов,
которые показали себя хорошо и прошли через агента по закупке, но сдали после
двух тысяч миль пробега.
Я знаю о реостате кондиционера воздуха, который
разогревается настолько, что воспламеняет дорожные карты, лежащие в ящике для
перчаток. Я знаю, как многие люди сгорают заживо из-за вспышки в топливном
инжекторе. Я видел людей, которым отрезало ноги до колена, когда
турбонагнетатели рвались и их лопасти пробивали заслонку, вылетая в
пассажирский салон. Я был на выездах и видел сгоревшие машины и отчеты, в
которых в графе «ПРИЧИНА АВАРИИ» было помечено «неизв.» «Нет», —
говорю, — «Бумага не моя». Я беру лист двумя пальцами и выдергиваю его из
руки босса. Край бумаги, должно быть, порезал ему палец, потому что его рука
взлетает ко рту, и он начинает усердно сосать его с широко открытыми глазами. Я
комкаю лист в бумажный шарик и бросаю его в корзину около стола.