Хоксмур - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 28

Он ходил повсюду кругами; запах старой мебели внезапно сделался очень отчетливым. В руке его оказалась газета, он начал ее читать, уделяя особое внимание заголовкам, которые словно наплывали на него, так что теперь его лоб охватывала полоса черного шрифта. Он свернулся на кровати, обняв колени, и тут на него опустился новый кошмар: те, кто слышал его прошлым вечером, должны будут сообщить о его краже, и тогда его работодатель позвонит в полицию. Он представлял себе, как полицейский в участке отвечает на звонок; как его имя и адрес произносят вслух; как он смотрит на пол, когда его уводят; как на скамье подсудимых он вынужден отвечать на вопросы о себе, и вот он уже в камере, его тело больше не подвластно ему. Уставившись в окно на пробегающие облака, он подумал: следует написать на работу, разъяснить, что был пьян, и сознаться, что выдумал историю с кражей; но кто ему поверит? Не зря же молвят, что истина в вине, — может, он и вправду отсидевший вор. Он стал напевать:

Как-то ночью у крыльца

Подрались два мертвеца, —

и тут понял, что такое безумие.

С той секунды начался ужас: он услыхал шум на улице за окном, но, поднявшись, отвернулся лицом к стене. Казалось, это утро стало результатом всей его прошлой жизни, а он по глупости не видел, что за схема складывается перед ним. Подойдя к платяному шкафу, он исследовал свою одежду с интересом, будто она принадлежала кому-то другому. Пока сидел в своем выцветшем кресле, пытаясь вспомнить, как мать наклонялась вперед, чтобы приласкать его, он понял, что опоздал на работу; но разве мог он опять туда пойти? (На самом деле, в тот вечер его коллеги сообразили, как сильно он напился, и почти не обращали внимания на его разговоры — его реплики о краже и тюрьме были приняты за образчик странного чувства юмора, которое он никогда прежде не проявлял в их присутствии.) В какой-то момент зазвенел его будильник, и он в ужасе уставился на него.

— О Господи! — произнес он вслух. — О Господи!

Так прошел первый день.

На второй день он открыл окно и с любопытством огляделся вокруг — до него дошло, что он никогда прежде толком не замечал свою улицу, и ему захотелось разведать, что же в точности она собой представляет. Однако она не представляла собой ничего, и он увидел лица, глядящие на него снизу вверх. Тихонько закрыв окно, он подождал, пока утихнет приступ паники. В ту ночь он разговаривал во сне, отыскав для своего смятения слова, которых ему не суждено было услышать. Прошел и второй день. На третий день он нашел письмо, которое подсунули ему под дверь; он твердо решил не смотреть на него, а после в раздражении положил его к себе под матрас. Потом ему пришло в голову, что надо задернуть и шторы, на случай, если кто-нибудь заподозрит, что он дома. Тут он услыхал шаркающие звуки за дверью своей комнаты и сжался в испуге — к нему пытались войти, большая собака или еще какое-то животное. Но шум прекратился. На четвертый день он проснулся с осознанием того, что о нем забыли — он был свободен, один во всем мире, и это освобождение его изумило. Быстро одевшись, он выскочил на улицу и, помедлив лишь для того, чтобы взглянуть вверх на собственное окно, зашел в паб. Там за ним принялся внимательно наблюдать старый нищий со спутанными волосами. Взволнованный, он взял в руки газету и понял, что читает заметку об ограблении. Он быстро встал, перевернув столик, за которым сидел, и вышел. Потом он вернулся в свою маленькую комнатушку и принялся рассматривать мебель, которая запахом напоминала теперь его родителей. Прошел и четвертый день; в ту ночь он вглядывался во тьму, но ничего не видел, и ему показалось, будто его комната со всеми знакомыми предметами в ней наконец исчезла. У тьмы не было начала и не было конца; это похоже на смерть, подумал он за миг перед тем, как заснуть, но болезнь, которая меня поразила, невидима.

Ужас сделался его спутником. Когда страхи как будто уменьшались или ему становилось легче их переносить, он заставлял себя вспоминать подробности сказанного и сделанного, и они возвращались с удвоенной силой. Теперь он отвергал свою прошлую жизнь, в которой не было страха, как иллюзию, поскольку пришел к выводу, что без страха не найти истины. Просыпаясь и не испытывая беспокойства, он спрашивал себя: что не так? Чего не хватает? А потом его дверь медленно отворилась, в нее просунул голову ребенок и остановил на нем свой взгляд; существуют колеса, подумал Нед, колеса внутри колес. Теперь шторы были задернуты всегда, потому что солнце вселяло в него ужас — ему вспоминался фильм, который он смотрел некоторое время назад: как яркий полуденный свет ударил по воде, где утопающий человек боролся за свою жизнь.

Теперь он иногда одевался среди ночи, а в предвечерние часы снимал с себя одежду; он уже не осознавал, что обут в непарные ботинки или что под пиджаком у него нет рубашки. Однажды утром он ушел из дому рано и, чтобы его не заметила полиция (которая, как он полагал, следила за ним), вышел через заднюю дверь. В нескольких улицах от дома он нашел магазин, где купил небольшие наручные часы, но по дороге назад заблудился. На собственную улицу он попал лишь по случайности, а входя в комнату, произнес вслух: «Время летит, когда живешь весело». Но теперь в его глазах все выглядело не так; подойдя к своей комнате с другой стороны, Нед наконец понял, что она ведет независимое существование и ему больше не принадлежит. Он аккуратно положил часы на каминную полку и взял сферический компас. Потом отворил дверь и переступил порог.

Покинув комнату и выйдя на воздух, он тут же понял, что никогда не вернется, и страхи впервые отступили. Стояло весеннее утро, и когда он вошел в Северндейлский парк, то почувствовал, как вместе с ветерком на него нахлынули воспоминания о давней жизни, и успокоился. Он сидел под деревом и смотрел вверх на его листья, пораженный: если прежде он глядел на них и ощущал одну лишь путаницу собственных мыслей, то теперь каждый лист был виден до того ясно и отчетливо, что он различал прожилки посветлее, по которым текли влага и жизнь. Он опустил глаза на собственную руку, которая казалась прозрачной рядом с яркой травой. Голова у него больше не болела; лежа на земле, он чувствовал под собой ее тепло.

День разбудил его криком — неподалеку играли двое детей; казалось, они окликают его. Он с готовностью поднялся, силясь разобрать их слова, которые заканчивались чем-то вроде «Все кувырком», но, когда зашагал к ним, они убежали, смеясь и крича:

Носит грязную одежу,

В сковородке моет рожу!

Внезапно ему сделалось жарко, потом он понял, что перед уходом надел свое темное зимнее пальто; собравшись было его снять, он заметил, что под ним надета пижамная куртка. Он неуклюже пошел к деревянной скамье и просидел там остаток дня, а проходившие мимо бросали на него нервные взгляды. С наступлением сумерек он поднялся и пошел прочь от улиц, знакомых ему с детства, по дуге длинной дороги, которая, он знал, приведет его в открытые поля. Так и началась его бродяжья жизнь.

А какое ощущение бывает, когда входишь в воду, широко раскрыв глаза и ловя воздух ртом, — когда видишь и чувствуешь на вкус каждый дюйм по пути вниз? Поначалу он голодал, потому что не знал, как побираться, а еду, которую ему давали, есть не мог; потом, по мере продвижения к Лондону, он выучился умоляющим фразам, которые могли пригодиться. В Киншеме он спал на обочине дороги, пока не сообразил, что ночлежку всегда необходимо искать, пока не стемнело. В Бате он начал замечать выброшенные сигаретные окурки и прочий человеческий мусор, который стал складывать в поместительные карманы своего пальто. К тому времени, когда он добрался до Солсбери, его научили своим трюкам другие бродяги, и он наконец сделался похож на них в своем рванье и заплатках. В таком виде он медленно брел по по низкой траве к Стоунхенджу.