Кларкенвельские рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 39

— И сколько же с меня причитается?

— Два шиллинга.

— Сколько?!

— Эк тебя перекосило, ровно полыни наелся. Говорю тебе: два шиллинга.

— Да мне камзол во столько же обошелся!

— Камзол ваш, господин Сифон, сроду вас так не согреет.

— За каких-нибудь восемь пенсов, мадам, мне целую свинью зажарят.

— На любом постоялом дворе за один пенс можете всю ночь дрыхнуть на кровати, с простынями и одеялом. Ты за этим сюда пришел?

— Но два шиллинга!

— Если вдруг она тебе не по нраву придется, у меня есть превосходное средство от похоти: скинь башмак, сунь в него нос и втяни запашок поглубже — похоть как рукой снимет. Хочешь попробовать?

Майлз немедля согласился на два шиллинга, и девочку привели к нему. На ней был синий, отделанный прекрасным мехом халат, а под ним — ничего.

— Слушай, детка, — произнес Вавасур, — такие меха не для тебя.

— Гопожа Элис очень добра ко мне, сэр.

Хозяйка бани, подслушивавшая за дверью со свечой в руке, на этих словах повернулась и стала тихонько спускаться по лестнице, но вдруг увидела внизу Томаса Гантера, которого прекрасно знала. Прислонившись к стоявшей у входа молитвенной скамеечке, он разглядывал вырезанные на ее деревянной поверхности смешные и нелепые изображения.

— А, знахарь-стервятник пожаловал? Сегодня ты нам не нужен.

— Хорошо хоть не сипуха, мадам, она ведь добра не сулит.

Оба с неизменным удовольствием обменивались «любезностями», тем более что никто никогда не добивался победы.

— Как дела, малявчик?

У Элис был богатейший запас слов для описания его миниатюрности: клопик, карлик, фигунчик, коротыш, недоросток, фитюлька, — и она не упускала случая их употребить.

— Да всё слава богу. — Он выразительно указал глазами на верхнюю площадку лестницы. — А как сэр Майлз?

— Прикуси язык, помяни добром, — затараторила она старинное присловье, — и сосед пусть спит преспокойным сном.

— Я же не сорока, Элис, чтоб сплетни на хвосте носить. И имен вызнавать не стану. Просто я пекусь о сэре Майлзе. Забочусь о нем…

— Вот как? Ну, так оставь заботы. Он — кузнец-молодец. Слышишь, как молотом бьет? — Она рассмеялась. — Ему достался свеженький бутончик. Букетик благоухающий.

— Девочка невинная, что ли?

— Роза-Розанчик. Из нашей округи.

— Небось совсем еще молоденькая; ручаюсь, судебный пристав о ней и слыхом не слыхал.

— Молоденькая, но не слишком: вполне годится, чтобы разложить да отдрючить как следует. Одиннадцать годков уже. Я нашла ее у стригалей, она им овечью шерсть в кучи сметала.

— А ты ее выследила, как цапля рыбку, да?

— Я с ней просто поговорила, и она пошла со мной. Ей денежки нужны.

— Не очень-то умно желать того, за что заплатишь бесчестьем.

— Ха! Тра-ля-ля! Старая песенка, господин Гантер. Дурак всегда готов учить и никогда — учиться. Другие девки за два пенса да сноп пшеницы под любым забором лягут. А у Агнес в кошельке будут шиллинги звенеть. Выходит, я делаю доброе дело, и меня же за это винят? Так что, дорогой мой, подтяни подпругу — и в путь.

Хозяйка бани слыла суровой, но веселой — как ее родной Лондон. Укорять Элис было все равно, что укорять город. Поэтому Гантер поцеловал ее в знак примирения и поскакал прочь. Ответного поцелуя он, правда, не получил.

Рыбная харчевня на Нанчен-стрит была самой большой в Лондоне. В главном зале усаживалось до сотни едоков, а ведь имелись еще и другие помещения, поменьше, именовавшиеся «столовками». Заведение привычно называли «У Роджера», по имени повара, Роджера из Уэйра, графство Хартфордшир. Хотя Роджер был уже полновластным хозяином харчевни, он по-прежнему строго следил за приготовлением еды. Этот худощавый человек с аккуратно подстриженной бородкой неизменно носил приплюснутый белый колпак — символ его ремесла.

— Всё должно блестеть! — приговаривал он, расхаживая по громадной кухне, примыкавшей к главному залу. — Всё! Абсолютно всё! Слышишь, Уолтер? — окликнул он молодого поваренка. — Покажи-ка мне руки. Ты дерьмо мешал ими, что ли? Марш мыть! Джон, шумовку надо ополоснуть. Не видишь, на ней пена осела. Куда это годится? Никуда!

В кухне друг напротив друга пылали два очага: на одном готовили рыбные блюда, на другом — мясные. Жар от них шел такой, что многие повара, скинув рубахи, орудовали в одном исподнем. Дух человечьего пота мешался с прочими запахами. Роджер ходил по кухне в богато расшитом жилете, к которому узкими ремешками пришнуровывались лосины. Ремешки прозвали в народе «шлюшниками». На ногах у Роджера красовались остроносые туфли с загнутыми по последней моде носами. Белый колпак, правда, портил весь шик и превращал щеголеватого хозяина харчевни, по его собственным словам, в «месиво из чего попало».

Роджер, как всегда, внимательно осматривал котлы и крючья для мяса, черпаки и песты, блюда и сковороды, висевшие на оштукатуренных стенах:

— На шумовке сало налипло! Прикажете мне самому его соскребать? Симкин, ты посылал за пряностями? — легко перекрывая шум, молодецки гаркнул он. — Шафрана осталось меньше, чем у монашки в заднице!

Симкин, один за трех поваров, готовивших мясные блюда, был малоприятным субъектом; его товарищи поговаривали, что стоит ему рыгнуть в молоко, и оно мгновенно свертывается. Не обращая на Роджера ни малейшего внимания, он продолжал утрамбовывать тушки жаворонков и голубей в большой плоской деревянной чаше.

— Смотри, Симкин, не будешь меня слушать, Бог тебя накажет. — Роджер обтер пальцы о край миски со свиным жиром. — Недаром же говорят: кто рожей страшён, тот и манерами дурён. Верно, Симкин?

Симкин пристально глянул на хозяина и произнес:

— У меня тут, господин Роджер, дел по горло, некогда мне бегать за шафраном, точно последняя стряпуха за провизией.

— Ха, вы только послушайте! Он еще и перечит! Между собой работники звали Роджера «Госпожа Дерден» [90] или «Матушка Трот»; [91] как и эти старушки-вострушки из популярных представлений, Роджер был остер на язык и любил отпускать соленые шуточки. Он походил на них даже внешне — худощавым лицом и семенящей походкой.

На длинном столе лежали фазаны, гуси, дичь, солонина, свинина, бекон и рубец. На вертеле вместе с кабаньей головой и оленьим боком жарилась и другая мясная всячина. Рядом на треноге над раскаленными углями кипел здоровенный котел, из которого престарелый повар вылавливал крюком куски мяса. Он стоял у котла тридцать лет, а на этой кухне появился задолго до Роджера. Собственно, за сто с лишним лет до Роджерова заведения на том месте уже стояла харчевня, что лишний раз говорит о приверженности лондонцев своим привычкам.