— Я никогда бы на это не осмелился, — возразил старик тоном, свидетельствовавшим о том, что он и в самом деле поставил точку в разговоре. — Если позволите, я пойду за мес-сиром де Брине.
— Ступай.
Вскоре после ухода старика, столь любезного его сердцу, Артюс был вынужден признать очевидное — то, о чем вот уже две недели он старался не думать. Он предпочел бы волноваться, нервничать, переживать, неистовствовать. Так и было бы, если бы Ронан, который всегда искусно управлял им, терпеливо не подвел его, как обычно, туда, куда он отказывался идти: к столу, ванне, кровати, часовне, письменному столу, а вот теперь, в зрелые годы, к решению.
Артюс раздраженно вздохнул. Разумеется, надо было получить разъяснения от неуловимого госпитальера. Как могло случиться, что воин Христа проявил слабость и воспылал чувством к женщине? Правда, к необычной женщине. Артюс был достаточно честным, чтобы признать: ревность боролась в нем с беспокойством. «Мадам» украла у него сердце и рассудок так ловко, так стремительно, что он едва это заметил. Тогда почему бы ей не похитить их у другого? По какой иной причине так спешил спасти ее рыцарь, не побоявшийся убить пусть и развратного, но служителя Бога, инквизиции, Папы?
Граф ходил взад и вперед по маленькой комнате, словно лев в клетке, с таким раздражением, что в окнах дребезжали маленькие стеклышки неправильной формы.
Клеман уверял графа, что его дама даже не подозревала о существовании этого рыцаря до того, как тот нанес ей странный визит в Доме инквизиции.
— Черт возьми! — процедил граф сквозь зубы.
Эта история не имела никакого смысла. Следующая мысль заставила его оцепенеть. Как и все, что касалось мадам де Су-арси. Какая паутина плелась вокруг нее?
Встреча с рыцарем де Леоне не поможет ему, по крайней мере сейчас. Нет другого выхода, кроме того, что так ловко предложил Ронан. Нанести ей визит. Нетерпение боролось со страхом. А если она выгонит его? Если она будет уклоняться от ответа? Если он поймет, что она не разделяет его чувств? Да, но... Вдруг все наоборот?
Предлог. Тогда он окажется не в такой уж глупой ситуации. Узнать о ее здоровье, осведомиться о малыше Клемане, которого ему так не хватает в замке. К тому же мессир Жозеф скучал по мальчику и его неиссякаемым вопросам.
Должен ли он предупредить ее заранее о своем визите? Он вспомнил о гневе Аньес, о ее резких словах, когда он застал даму де Суарси в крестьянских браках при сборе меда. О длинных крепких мышцах бедер, выступающих под тканью, когда она садилась на Ожье. Черт возьми! Уже после их первой встречи она не выходила у него из головы.
Тогда сообщить? Это было бы, несомненно, более куртуазно, хотя положение сюзерена избавляло его от подобной необходимости. Но он рассчитывал на эффект неожиданности, чтобы как можно скорее развеять свои сомнения.
Жюль мял в руках шапку, подбитую заячьим мехом. Он старался держаться подальше от своего рассерженного хозяина, но был вынужден подойти ближе по требованию, произнесенному голосом, охрипшим от пьянства.
— Подойди! Подойди же! Итак, мой мошенник мастер, что ты можешь мне сказать?
Жюль был сервом. Мастером же он стал по воле случая. Впрочем, этот титул не спасал его ни от побоев, ни от голода.
— Подойди ближе! — завопил Эд де Ларне, яростно стукнув кулаком по столу. — Отвечай немедленно, или я прикажу твоим дружкам по несчастью поколотить тебя, и они будут весьма рады возможности отомстить за твое высокомерие по отношению к ним. Всем этим болванам, которые только и делают, что ленятся и хотят разорить меня!
— Нет, мой добрый хозяин, нет, — пробормотал обезумевший мужчина.
— Тогда, если ты при помощи себе подобных не обкрадываешь меня, если вы не дрыхнете, как слизни, где руда, добытая за неделю? Надеюсь, не в этом мешочке, который ты притащил, — он вызывает только смех!
Вместо ответа мужчина кивнул головой.
— В нем? Да ты издеваешься! Тут нет и тридцати марок!* Куда вы дели остальное? Вы продали... — В глазах Эда засверкал нехороший огонь. — А, я вижу... Вы грабите меня, как лесные разбойники, чтобы заплатить мне шеваж
[10]
и талью
[11]
или, что хуже, за свое личное освобождение! Ну и дела! Что, я должен позволять себя ощипывать как индюшку, чтобы вы могли купить себе свободу? Признавайся, или я тебя сейчас убью!
— Нет, вы ошибаетесь, мессир. В мешке все, что мы сумели добыть из вашего рудника, клянусь своей душой. Ваш рудник... он...
Остальные слова потонули в невнятном шипении. Жюль дрожал от страха. Жертвами ярости его сеньора уже стали несколько человек. Поговаривали, что он помог уйти в мир иной — чересчур сильно сжав ей горло, — этой шлюхе Ма-биль, которая терроризировала всех слуг. Мабиль вернулась в замок, проведя некоторое время у сводной сестры хозяина, мадам де Суарси. Она была смазливой, но злой, как чесотка и колики вместе взятые, эта аппетитная шлюха.
— Мой рудник? Так что с моим рудником? — зарычал Эд.
— Он истощился... Безвозвратно. Здесь нет моей вины, хозяин. Мы рыли, рыли, пока не стерли все пальцы. Там больше ничего нет. Нет железа. Клянусь вам прахом моего сына.
Ординарный барон
[12]
де Ларне резко вскочил, опрокинув скамью, на которой сидел. Жюль решил, что настал его последний час, и подавил рыдание, перекрестившись. Эд прорычал:
— Вон с моих глаз! Немедленно! Убирайся, пока я не передумал.
Мастер не заставил хозяина повторять дважды и как ужаленный выскочил из зала, благодаря небеса за оказанную ему милость. В конце концов, он ничем не владел, даже свободой уйти. Ничем, кроме своей жизни, а она, по крайней мере сейчас, была спасена.
Эд тяжело опустился на край стола. Разумеется, он знал об этом. Он заставлял сервов работать, пытаясь убедить себя, что в руднике есть еще немного руды, достаточно, чтобы какое-то время держать короля в заблуждении. Напрасно.
На протяжении нескольких поколений семья Ларне покупала у властей относительное спокойствие за эту цену, а от их огромного состояния сейчас остались лишь крохи. Предки Эда вели хитроумную политику, клянясь в верности королям Франции, но не гнушаясь заигрывать с вражеской Англией, близким соседом. И хотя открыто об этом не говорили, но железо доставалось самому щедрому и «душевному» монарху. Как сформулировал дед Эда с жизнерадостностью богатого суконщика: «Твоя жена бывает весьма соблазнительной лишь тогда, когда она нравится другим. Таким образом, щедрым следует быть лишь с соблазнительными женщинами». Жизнерадостность исчезла. Что касается «соблазнительной женщины» из метафоры, она стала бесплодной. Рудник начал истощаться незадолго до смерти барона Робера, отца Эда.