Тайный заговор - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Ванденберг cтр.№ 37

— Десять тысяч? Какие десять тысяч? И что за договоренность? Понятия не имею, о чем это ты. — Ио повернулся и хотел уже выйти из комнаты.

Но Бродка преградил ему путь.

— Куда ты? — закричал он. — Я требую десять тысяч обратно. Нет универсального ключа — нет денег.

Ио громко и язвительно рассмеялся:

— Боюсь, друг мой, что это еще одно доказательство твоей параноидной шизофрении. А теперь марш в постель! Иначе я позову ординатора.

— Ты — мерзавец, грязная сволочь! — прошипел Бродка.

Ио презрительно ухмыльнулся.

— А ты — бедненький сумасшедший.

Бродка хорошо понимал, что против коренастого мужика шансов у него не было, и все же, поддавшись переполнявшей его ярости, закричал:

— Я хочу поговорить с ординатором! Немедленно!

Ио схватил Бродку за запястья и с такой силой надавил, что тот стал на колени. Продержав стонущего пациента какое-то время, он отпустил его. Пока Бродка потирал запястья, Ио спокойно сказал:

— Хорошо, я позову ординатора. И ты сможешь рассказать ему свою версию этой истории. А я скажу ему, что все это ложь, выдумка больного человека. И как ты думаешь, кому поверит доктор? Тебе или мне? Я ни секунды не сомневаюсь, что если ты начнешь говорить ему о ключе и побеге, то это наверняка плохо отразится на твоей истории болезни.

Бродка присел на краешек кровати и обреченно опустил голову. Теперь он даже не мог себе представить, как ему выбраться из этой тюрьмы.

Жюльетт позвонила римскому коллекционеру, некоему Альберто Фазолино, и сообщила ему о подделке. Фазолино рассердился, услышав упрек в том, что он продал ей фальшивого де Кирико. Зачем ему это нужно, спросил рассерженный Фазолино; по материнской линии он происходит из древнего благородного римского рода, который носил на sedia gestatoria [9] не одного папу, что позволяется членам только самых знатных и набожных семейств, и который уже многие столетия славится порядочностью. Если бы папа и сегодня придерживался старинного обычая, то он, Альберто Фазолино, был бы первым претендентом на эту обязанность. Что же до гравюры на дереве, то он может немедленно предоставить нескольких экспертов, которые с готовностью подтвердят подлинность работы, — правда, на тот период, когда она находилась в его владении.

Для Жюльетт, собственно, существовало два объяснения: либо де Кирико был подменен копией во время транспортировки из Рима в Мюнхен, либо подмена состоялась тогда, когда работа висела в галерее.

Против первого варианта свидетельствовал тот факт, что сразу же после прибытия работы Жюльетт тщательно обследовала ее на предмет повреждений во время перевозки. При этом она не заметила никаких отклонений в форме или цвете, которые могли заставить ее заподозрить в работе копию. С другой стороны, подмена в галерее могла произойти только во время ночного взлома. Но дверной замок не был поврежден, и сигнализация не срабатывала.

На этом неприятности не закончились. На следующий день прокурор объявил о проверке якобы фальсифицированных произведений искусства в галерее, которую проведут доктор Зенгер из института Дернера и профессор Райманн от Государственных графических коллекций.

Галерея была по-прежнему опечатана, и Жюльетт радовалась тому, что оценивать экспонаты будут Зенгер и Райманн, два эксперта, которые были вне всяких подозрений. Она часто имела дело с ними обоими. Райманн даже входил в число ее клиентов.

— Неприятная история, — пытаясь утешить ее, сказал профессор Райманн. — Мне действительно очень жаль. Как такое могло произойти с вами?

Словно извиняясь, Жюльетт пожала плечами и поглядела на дверь, поскольку как раз в этот момент входили прокурор и доктор Зенгер.

Прежде чем прокурор дал Жюльетт распоряжение открыть галерею, он перепроверил печать с черным орлом. Медленно сняв очки без оправы, он осмотрел печать со всех сторон и после паузы, напустив на себя мрачный вид, произнес:

— Этого нельзя было делать, госпожа Коллин.

— Чего нельзя было делать? — недоуменно спросила Жюльетт.

— Печать сломана, — заявил прокурор. — Повреждение печати с целью сокрытия фактов по делу может быть наказано сроком лишения свободы вплоть до полугода.

Жюльетт непонимающе смотрела на него.

— Зачем мне вламываться в собственную галерею? Объясните, пожалуйста, господин прокурор!

— Этому может быть множество причин.

— Например?

— Например, чтобы обменять выставленные в галерее подделки на оригиналы в последнюю минуту. А теперь откройте, будьте добры.

Жюльетт проглотила колкий ответ, вертевшийся у нее на языке, и открыла дверь. Сигнализация пискнула, что свидетельствовало о ее включении, но не сработала. Жюльетт вздохнула и, обращаясь к экспертам, сказала:

— Прошу вас, господа. Давайте покончим с этой историей.

Что касается семи картин, которые прокурор занес в свой список, то относительно их подлинности у Жюльетт никогда не возникало сомнений. Наряду с тремя акварелями Явленского, которые она приобрела у римского коллекционера, речь шла о двух гравюрах по дереву Эриха Хеккеля и автопортретах Эмиля Нольде и Отто Дикса, которые она приобрела на крупных аукционах в Лондоне, Женеве и Берлине.

Райманн вынул акварели Явленского из рамы и запротестовал против требования прокурора подтвердить подлинность произведения искусства прямо «в дверях», как тот выразился. Для вдумчивой оценки, заявил профессор, ему необходим более продолжительный отрезок времени и, по возможности, естественнонаучные исследования, если только не… — Райманн внезапно умолк. Он провел пальцами по бумаге, пытаясь проверить ее прочность и шероховатость, а затем обернулся к Жюльетт и попросил лампу поярче.

Жюльетт пригласила Райманна в небольшой кабинет, где стоял ее письменный стол, а на нем галогенная лампа.

— Вы знаете, что Явленский написал очень мало акварелей, — тихо заметил профессор, пока Жюльетт включала лампу и направляла ее на потолок.

— Я знаю, — спокойно ответила она, будучи совершенно уверена в своей правоте.

Райманн взял лист, повернул его к свету и покачал головой. После этого он взял второй лист, третий — и поступил с ними точно так же. Смущенно и шумно вздохнув, профессор улыбнулся с оттенком сожаления.

— Мне очень жаль, госпожа Коллин, мне действительно очень жаль, но что касается этих акварелей, то дальнейшую работу и анализ мы можем не проводить.

— Что это значит, профессор?

— Это значит, что акварели — о качестве работы мы даже не будем говорить — совершенно точно не принадлежат кисти Явленского.

У Жюльетт потемнело перед глазами. Она упала на стул рядом с письменным столом. Эти акварели стоили ей полмиллиона.