На этом профессор распрощался с полицейским, и уже на ходу суб-мудир ему крикнул:
— Если позволите, я дам вам совет, сэр! Не пытайтесь раздобыть карты раскопок! Вы же сами видите, что любые попытки приводят к смерти.
Профессор Шелли остановился.
— Что вы хотите этим сказать?
— О, ничего, ничего! Исчезновение вашего слуги будет приобщено ко всем этим делам. — При этом суб-мудир похлопал рукой по пыльной папке: — Все эти случаи объединяет лишь один факт: эти люди искали секретные планы гробниц Долины царей.
Шелли недоверчиво взглянул на эль-Навави. Что знал этот человек?
Дом консула Мустафы-ага Аята располагался за небольшим холмом, в роще эвкалиптов и старых громадных пальм, украшенных для «фантазии» светящимися стеклянными шарами и разноцветными латунными фонарями. У высоких входных ворот в сад стояли четверо привратников в униформе. Они держали в руках факелы и были похожи друг на друга, как близнецы. От дома с ярко освещенной крытой террасой, высокими стрельчатыми окнами и башенками по бокам, которые придавали ему вид дворца из «Тысячи и одной ночи», веяло запахом пряного печеного мяса, сладких жареных орехов и терпким духом лошадиного помета. Трио музыкантов выводили душераздирающую мелодию на своих камангах. Большинство гостей мужского пола приезжало на праздник в открытых освещенных экипажах. На гостях были визитки и цилиндры, немногие европейские дамы приходили на праздник в длинных платьях, украшенных рюшами.
Профессор протянул своей жене Клэр руку, и они, здороваясь и отпуская комплименты, стали подниматься по белой каменной лестнице, перед которой стоял хозяин дома в окружении слуг в ливреях.
Мустафа-ага Аят, толстый, низкорослый мужчина неопределенного возраста, был одет по-европейски. Его курчавые черные волосы прикрывала красная феска с кисточкой, постоянно качавшейся из стороны в сторону. На круглом лице, обрамленном кустистой бородой, поблескивали маленькие глаза, над которыми двумя дугами чернели густые брови.
— Вы, если не ошибаюсь, профессор из Кембриджа! — приветствовал Мустафа гостей с распростертыми объятиями. — Добро пожаловать, проходите!
Консул говорил на английском с забавным акцентом, при этом он проглатывал некоторые гласные, а согласные, наоборот, выговаривал особенно четко.
Шелли представил хозяину дома свою жену, которая Мустафу-ага не удостоила и взглядом, лишь отпустила комплимент по поводу чудесного дома.
Мустафа отмахнулся:
— Он еще не достроен до конца! Я уж сомневаюсь, будет ли он вообще когда-нибудь готов. Наверное, со мной произойдет все так же, как с моим отцом. Он построил свой дом в лучшем месте Луксора, на остатках колонн храма Амона. Но потом пришли археологи и сказали, чтобы он убирался оттуда. — При этом маленький толстый человек так рассмеялся, что все тело заходило ходуном. Когда Мустафа-ага заметил удивленные взгляды своих английских гостей, он вежливо спросил:
— Вы мне не верите? Клянусь бородой Пророка, я говорю правду! Чтоб вы знали, весь храм находился под холмом, лишь остатки колонн возвышались над землей. Строители использовали их как фундамент. Но это уже давно в прошлом. А сейчас развлекайтесь!
Энергичным движением Мустафа подозвал назира Луксора и потребовал, чтобы тот проводил англичан к остальным гостям.
— Это наш бургомистр, — пояснил консул, — он знает людей лучше, чем я.
Среди гостей, которых здесь была добрая сотня, находилась дюжина консулов различных стран, начальник вокзала, официальная должность которого звучала как «директор железной дороги», суб-мудир и начальник полиции Ибрагим эль-Навави, американский боксер в белом тропическом костюме с хихикающей любовницей, нефтяной магнат из Калифорнии и половина команды его корабля, дагеротипист из Парижа, который постоянно подкручивал свои усы, чтобы те держали форму, а также искатели приключений и бонвиваны, привыкшие проводить лето на Лазурном берегу, а каждую осень, с октября, — в Луксоре. Были здесь исследователи и археологи со всего света, которые отличались от остальных гостей поношенной одеждой и серьезными разговорами.
Внимание всех привлекала черноволосая напудренная дама, подстриженная «под пажа». На ней были мужской костюм, белая блузка и красный галстук.
— Леди Доусон, — представил даму назир.
Та приложила к губам двадцатисантиметровый мундштук, затянулась и выпустила облако дыма. Затем, внимательно осмотрев профессора с головы до пят, коротко спросила:
— Англичанин или американец?
— Из Кембриджа, — ответил Шелли.
— Ваше счастье, — бросила леди Доусон. — Американцев, да будет вам известно, здесь не особо любят. У них слишком много денег и очень мало манер. В Луксоре только сегодня рассказывали историю об одном американском полковнике, который в Нубии купил пигмейку. Она была всего метр ростом и почти полностью голая. Полковник держит ее как собачку. Французы и итальянцы считаются жуликами, впрочем, это недалеко от истины, потому что они в Египте заполучили лучшие места для раскопок. А немцы, бог мой, надежные и деятельные, но, к сожалению, бережливые и даже скупые. Иногда они живут в расчищенных гробницах, чтобы сэкономить на гостинице или пансионе. Поэтому их тоже здесь не очень любят. Нет, мы, англичане, лучше всего подходим под образ культурных европейцев, который сложился у египтян.
— Вы живете здесь, в Луксоре? — поинтересовался профессор Шелли.
Леди стряхнула пепел с сигареты в стоявшую наготове пепельницу и, сделав широкий жест, ответила:
— Сегодня в Луксоре, завтра в Асуане, в следующем месяце в Александрии…
— Как мне вас понимать?
— Очень просто, я живу на яхте. Может быть, вы ее уже видели, она называется «Исида». — И леди Доусон рассказала, что ее муж, сэр Арчибальд Доусон, владелец множества хлопкопрядильных фабрик в Средней Англии, пять лет назад, во время их свадебного путешествия по Египту, заболел малярией и умер. С тех пор она не покидала Египет и плавала на яхте, на которой провела счастливейшие часы своей жизни. То вверх по Нилу, то вниз. Почему? Она и сама не могла объяснить. У леди Доусон был низкий, глубокий бархатный голос, и когда она говорила, то кокетливо запрокидывала голову, глядя на сводчатый голубой потолок, разрисованный желтыми звездами.
— Какая своеобразная особа, — заметила Клэр Шелли, проходя вперед. Профессор кивнул. Несмотря на разговорчивость, эту женщину окутывал какой-то таинственный ореол. К тому же создавалось впечатление, что она наслаждается сознанием своей загадочности.
Жак Гильбер, дагеротипист (он настаивал на этом изысканном названии его профессии), вышагивал среди гостей, словно павлин, и все время носил с собой камеру в футляре из красного дерева на штативе. Он сразу же исчезал под черным покрывалом, как только замечал новый сюжет для своей работы. Организуя правильный свет для фотоснимка, он поджигал мешочек с взрывоопасной смесью для вспышки, и это каждый раз так пугало хозяина дома Мустафу-ага Аята, что он хлопал в ладоши, как маленький ребенок.