Пятое Евангелие - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Ванденберг cтр.№ 48

Клейбера это потрясло до глубины души и, похоже, доставило ему больше страданий, чем самой Анне, – в то утро она казалось, была не в себе. Он выскочил из номера, сбежал по лестнице на первый этаж и сел за руль машины, стоявшей на стоянке перед гостиницей. Адриан утопил педаль газа, мотор взревел, и этот звук подействовал на него успокаивающе. Клейбер направил тяжелый «додж» на фривей № 5 и помчался на юг.

Через десять минут езды на сумасшедшей скорости он достиг границы с Мексикой, где шумом, пылью и отвратительными запахами его встретил, как утверждал плакат, «самый большой маленький городок в мире». Целый день и полночи Клейбер пил в кабаках Тихуаны, с трудом избавляясь от кучи детей– попрошаек и невероятного количества дешевых проституток, роившихся вокруг него, как надоедливые насекомые. Около полуночи он решил отправиться назад в гостиницу и пересек по пути в Сан-Диего ярко освещенную линию границы.

Вернувшись в отель, он узнал от портье, что миссис Зейдлиц решила уехать раньше, чем планировалось. На вопрос Клейбера, не просила ли она что-нибудь ему передать, старый портье с дружелюбной улыбкой ответил:

– Нет, мне очень жаль.

Было бы неправдой, если бы Клейбер сказал, что в тот момент и ему было жаль. Анна оскорбила его чувства, и Адриан не мог даже представить себе, что произошло бы, если бы она сейчас находилась в соседнем номере. Как бы он повел себя? Просил бы прощения? Но за что? Разве все прошедшие недели он не относился к ней со всем вниманием и уважением, на которое способен настоящий друг?

Вез сомнения, своим поведением Анна унизила Клейбера непростительным образом. Не только события последних дней, но и само поведение ее становилось непредсказуемым и пугающим. И несмотря ни на что, Адриан полюбил эту женщину. Он старался снисходительно относиться к ее странностям и капризам, к странной смеси беспомощности, рассудительности и потребности в защите, с одной стороны, и стремлении к самостоятельности – с другой. Да, он ее любил и ничего не желал так сильно, как помочь ей выпутаться из водоворота губительных событий. Но, подведя итоги, он понял, что его личных проблем в результате проводимого расследовании стало лишь больше. Кроме того, Анна фон Зейдлиц, похоже решила, что неплохо справится и без него. Разве не был ее отъезд лучшим тому доказательством?

Клейбер пытался понять, о чем думала Анна. Оставалось ли в ее мыслях место и для него? Что, если она лишь использовала его, а теперь, когда поняла, что Адриан не сможет помочь в дальнейшем расследовании, решила от него избавиться и вышвырнуть из своей жизни? С другой стороны, он не видел иного выхода – нужно было ехать за Анной.

Мысленно жалея себя, к чему склонен любой насквозь пропитанный текилой мужчина, Клейбер уснул на кровати в своем номере, даже не сняв одежду.

В передней части длинного зала, через высокие окна которого помещение освещало утреннее солнце ясного осеннего дня в Риме, блестела надпись, сделанная золотыми буквами, видимая даже с последних рядов: «Omnia ad maiorem Dei gloriam». Все ради величия Бога. Столы, расположенные поперек зала, напоминали ступени приставной Лестницы: под прямым углом к боковым сторонам и на равном расстоянии друг от друга. И только справа, там, где книги и древние фолианты поднимались к самому потолку, а каждый ряд Имел свой буквенный код, являвшийся сокращенными словами «Науч.», «Теолог.» или «Ист.» и призванный нести знания, виднелся узкий проход, по которому одетые в темно-серые сутаны иезуиты могли пройти к своим рабочим местам.

Зал в одном из отдельных зданий Папского университета Григориана [25] у Пьяцца делла Пилотта, массивном строении, возведенном в тридцатые годы и больше похожем на какое-нибудь министерство, чем на alma mater, был неизвестен большинству студентов. Даже студентов Института изучения Библии, которые иногда, заблудившись в лабиринте лестниц и коридоров, случайно забредали сюда, у массивных высоких двустворчатых дверей останавливал охранник, запрещавший им войти внутрь. Те же, кто проходил в зал – и но их внешнему виду и поведению можно было сразу сделать вывод, что это не студенты, – должны были внести запись в журнал и расписаться. После чего они могли приступать к работе.

На длинных узких столах были разложены какие-то огромные планы, словно в архитектурном бюро, но при ближайшем рассмотрении они оказывались не чертежами, а свитками, и из них складывалось одно целое – огромная головоломка, состоящая из множества строк и пустых мест, через которые виднелась деревянная столешница.

За одними столами никто не работал, вокруг других собиралось одновременно до десяти иезуитов, которых обычно находилось в зале около тридцати. Каждый был полностью погружен в свою работу, в которой, как могло показаться постороннему, отсутствовала какая-либо система. Конечно же, свою работу иезуиты вели в строгом соответствии с отлично отлаженной системой, которая упорядочивала действия почти с математической точностью. Однако нужно было очень внимательно присмотреться к рутинной работе каждого, чтобы понять, что разложенные на столах бумажные копии на самом деле являлись идентичными. В общей сложности тридцать одинаковых копий, снятых с одного оригинал.

У каждого человека свой характер. Точно так же каждый из работавших здесь иезуитов сформулировал свой подход к решению задач: одни сидели за столом, подперев руками голову и в отчаянии глядя на головоломку перед собой (своим видом они напоминали грешников на картине Микеланджело «Страшный суд»); другие вооружившись лупами, вглядывались в каждую деталь и тщательно зарисовывали на чистых листах бумаги увиденное под увеличительным стеклом – странные символы и знаки, части которых нередко были повреждены либо вовсе отсутствовали; третьи с отсутствующим выражением лица без остановки ходили вокруг столов, словно спасаясь от невидимого преследователя.

Вокруг одного из столов собралось шесть человек. Там, в отточие от других рабочих мест, царило волнение, потому что а это происходило далеко не каждый день – доктор Стефан Лозински, худой поляк с маленькой бритой головой, глубоко сидящими глазами и горбатым носом, зачитывал последовательность слов, которая в тот день оказалась на самом деле

Последовательностью предложений. По мнению Лозински, прочитанное им соответствовало смыслу коптского текста на одном из фрагментов, который ему удалось расшифровать. Однако услышанное заставило собравшихся вокруг него братьев по ордену вздрогнуть, словно речь шла о чем-то жутком.

– Не он сам был свет, – читал Лозински с видом триумфатора, указывая пальцем на место в тексте лежащей перед ним рукописи, – а лишь хотел он о свете свидетельствовать. Был свет истинный, что просвещает всякого человека, в мир пришедшего. И был он в мире этом, и мир благодаря ему начал быть, но не признал мир его, и так было лучше…