Одно упоминание имени епископа Вильгельма фон Диета заставило аммейстера покраснеть от ярости. Когда он повернулся и обратился к посетительнице, его лицо было мрачнее тучи.
— Этот проклятый сукин сын, — запинаясь, пробормотал аммейстер. Афра не поверила своим ушам. — К строительству собора его преосвященство, — продолжал аммейстер, — не имеет ни малейшего отношения. У похотливого Вильгельма нет даже права служить мессу. Зачем ему собор?
«А зачем собор вам?» — хотела спросить Афра. Но она прикусила язык и смолчала.
— Почему мастер Ульрих не пришел вместо этого ко мне? — примирительным тоном спросил аммейстер. — Недавно мы назначили новым архитектором собора Верингера Ботта. Мне очень жаль, но второй нам не нужен.
Афра удрученно пожала плечами.
— Откуда нам было знать, что ваш епископ не имеет никакого отношения к строительству собора? С момента нашего прибытия накануне Нового года мастер Ульрих ежедневно наведывается в резиденцию епископа, чтобы узнать, не вернулся ли Вильгельм фон Дист. Тем не менее я благодарна вам за то, что вы меня выслушали. А если вам все же понадобятся услуги мастера Ульриха, то вы найдете нас в Братском переулке.
О своей встрече с аммейстером Афра умолчала. Она была убеждена в том, что ее признание еще больше расстроит Ульриха, потому что архитектор все еще надеялся на то, что все будет хорошо. В любом случае, его нельзя было отговорить продолжать рисовать чертежи и эскизы обеих башен кафедрального собора.
В день святого Иосифа по Страсбургу прошел слух, что похотливый Вильгельм — как все называли епископа — вернулся из своего зимнего путешествия. Его преосвященство заменил конкубину из Парижа, с которой он уже почти год делил стол и постель, на сицилийку, темноглазую женщину с черными волосами и кожей гладкой и смуглой, как олива.
Но прошла еще неделя, прежде чем жители Страсбурга смогли лицезреть своего епископа, поскольку Вильгельм фон Дист, как и его предшественники, жил в одном из своих замков, в Дахштайне или в Цаберне. В городской резиденции напротив собора застать его можно было редко.
Горожане и епископ не очень-то любили друг друга. Корни взаимной неприязни были довольно глубоки и лет пятьдесят назад привели к войне, закончившейся поражением епископа. С тех пор Вильгельм фон Дист, до этого правивший городом по своему усмотрению, официально не имел никакой власти. Но по-прежнему было достаточно людей, которые во всеуслышание поносили Вильгельма, а на самом деле с готовностью выполняли его пожелания.
Епископ принял мастера Ульриха в мрачной комнате для аудиенций, почти что полностью потерявшей свое былое величие. Вильгельм, человек размером со шкаф, мужчина, у которого жажда плотских удовольствий была написана на лице, вышел к архитектору в чем-то вроде халата, с золотой митрой на голове в знак его высокого сана. Он величественно протянул Ульриху правую руку для поцелуя и громко воскликнул:
— Ульрих фон Энзинген, приветствую вас во имя Господа нашего Иисуса Христа! Я слышал, вы долго дожидались меня, — гнусавый голос епископа напоминал о его голландском происхождении.
Архитектор тоже рассыпался в любезностях и выразил епископу сочувствие по поводу гибели его посланника:
— Как я вам и сообщал, произошла трагедия, причиной ее был мерзавец наемник, которого давно наказали по справедливости. Его звали Леонгард Дюмпель. Да упокоит Господь его душу.
— Ну ладно, de mortuis nil nisi bene
[10]
или как там… Я и не знал, что мой посланник погиб. Давно не видел его.
— Но я же послал вам письмо!
— Ах, вот как?
— Да, я переслал вам свидетельство о смерти вашего посланника и мои соболезнования.
Тут выражавшее прежде сомнение лицо епископа осветилось, как будто он как минимум получил семь даров Святого Духа, и Вильгельм хлопнул себя по митре.
— Да, теперь я припоминаю. Я получил от вас отказ, imprudentia causa
[11]
вы отказывались построить в Страсбурге самую высокую башню на соборе. Мне хотелось бы, чтобы вы изменили свое решение.
Ульрих фон Энзинген кивнул:
— Произошли события, которые помешали мне продолжить работу над собором в Ульме. Смерть вашего посланника тоже связана с этим. Но разрешите мне один вопрос: правда ли, что говорят люди? Что строительство собора совершенно не под вашим контролем?
Было очевидно, что епископ смутился, — он неопределенно мотнул головой, так что золотая митра съехала на затылок и обнажила розовый лысый череп. Епископ поспешно поправил съехавший набок знак высокого сана. Потом обиженно ответил:
— Кому вы больше верите, мастер Ульрих, уличной черни или Вильгельму фон Диету, епископу Страсбургскому?
— Простите, ваше преосвященство, я не хотел вас обидеть. Но аммейстер уже поручил Верингеру Ботту построить башни кафедрального собора.
— Я знаю, — спокойно ответил епископ. — Запомните: деньги — ключ ко всем дверям. Один мудрый полководец однажды сказал: можно завоевать всех жителей города, всего лишь нагрузив золотом одного осла. Поэтому не беспокойтесь. Поверьте мне, вы будете строить башни нашего собора, это так же верно, как и то, что меня зовут Вильгельм фон Дист.
— Вашими устами да мед пить. Но поведайте мне, почему вы почтили своим доверием именно меня?
Епископ лукаво ухмыльнулся и ответил:
— Тому есть свои причины, мастер Ульрих.
Архитектор не мог понять поведения епископа. Его недоумение не укрылось от Вильгельма, и тот сказал:
— Можете мне доверять. Дайте мне набросок того, как должны выглядеть башни собора в вашем представлении. Составьте смету расходов, скажите, сколько вам нужно людей и материалов. Сколько времени у вас займет составление сметы?
— Неделю, не больше, — ответил архитектор, не задумываясь. — Должен вам признаться, ваше преосвященство, что еще в ваше отсутствие я занимался составлением сметы.
— Я вижу, мы понимаем друг друга! — Епископ Вильгельм протянул мастеру руку для поцелуя. Хотя Ульриху и было неприятно, он повиновался.
Ульрих фон Энзинген был не уверен, что может верить обещаниям странного епископа Страсбургского. Тем не менее искра надежды была верным средством от уныния, теперь он мог с утра до вечера заниматься чертежами башен. Архитектору было ясно, что они не должны отличаться по стилю от нефа. И не только из-за статики, оптически тоже была необходима определенная легкость, даже скорее воздушность, чтобы не нарушать общую картину.
Прошло три дня с аудиенции у епископа Вильгельма, когда в Братском переулке появился аммейстер. Теперь Михель Мансфельд был очень любезен, не как тогда, когда Афра была у него на приеме.