Алхимия убийства - читать онлайн книгу. Автор: Кэрол Макклири cтр.№ 28

В городе, где такие заведения славятся тем, что в них сверкают огни и стоит шум, «Прокоп» сохраняет благопристойность более степенного и прославленного века. Можно представить себе Бена Франклина, сидевшего при свете колеблющегося пламени свечей, когда он вел переговоры об участии французских солдат и матросов в Войне за независимость в Северной Америке против англичан, а вокруг шныряли шпионы и доносчики. По случаю смерти Франклина кафе было задрапировано черным. Здесь Бонапарт, еще молодой и почти неизвестный, оставил в залог свою треуголку, потому что не мог заплатить за выпивку, так как забыл дома кошелек.

Как-то раз, когда я зашла в кафе, чтобы украдкой понаблюдать за своей жертвой, мне сказали, что столик, за которым сидит знаменитость, со столешницей из темного красноватого мрамора с белыми прожилками в свое время облюбовал Вольтер. Просветитель, борец против тирании, нетерпимости и жестокости за чашкой кофе спорил о жизни, свободе и счастье с Дени Дидро, редактором «Энциклопедии», более столетия назад.

Персонал кафе должен знать, кто их знаменитый гость, хотя он сбрил бороду. Так его труднее узнать, и он кажется моложе своих лет. Должно быть, ему под шестьдесят или за шестьдесят, то есть он в весьма зрелом возрасте. Сейчас он склонился над листом бумаги и что-то пишет, полностью поглощенный своим делом. На углу стола чашка кофе, небольшая бутылка красного вина, толстые куски хлеба и тарелка сыра.

Я часто замечала, что меня привлекают пожилые мужчины. Мама говорит, это потому что я рано потеряла отца, человека уважаемого, которого я очень любила. Как я думаю, мое влечение к ним объясняется тем, что они уже знают, чего хотят в жизни.

Метрдотель улыбается мне профессиональной улыбкой.

— Столик, мадемуазель?

— Пожалуйста, передайте господину Верну, что я хочу поговорить с ним.

Он поднимает брови.

— Простите?

— Жюль Верн, господин за столиком Вольтера. Пожалуйста, скажите ему, что Нелли Браун из Нью-Йорка желает поговорить с ним.

На лице метрдотеля появляется то нетерпимое выражение презрения, которое свойственно лишь официантам в самом большом городе мира.

— Боюсь, что вы…

— Я знаю, кто этот джентльмен. Пожалуйста, передайте ему мою просьбу. — Я нетерпеливо хлопаю перчатками по ладони и смотрю ему прямо в глаза. У меня куча дел и нет времени для лукавства.

Метрдотель уходит с едва заметным, но нарочитым недовольством и наклоняется к Верну. Великий писатель смотрит на меня через комнату. Я встречаюсь с ним глазами и, улыбнувшись, слегка киваю. Метрдотель еще несколько раз наклоняется к Верну и с важным видом направляется ко мне.

С громадным наслаждением он сообщает:

— Господин не желает, чтобы его беспокоили. — Метрдотель ведет меня к двери. — Он советует вам почтить кого-нибудь еще вашим навязчивым вниманием.

— Вы не имеете представления, кто…

— У меня есть указание от господина позвать жандарма и отправить вас в больницу Сальпетриер, если вы не уйдете без шума.

Сальпетриер! Это сумасшедший дом с не лучшей репутацией, чем у острова Блэкуэлл. Чтобы Жюль Верн грозил отправить меня в психушку, словно я какая-нибудь полоумная девка с романтическими намерениями! Это уже слишком.

— Передайте господину Верну: он пожалеет, что отказался поговорить со мной о Гастоне.

Я опрометью выбегаю из кафе, дабы не навлекать на себя полицию.

Можно ли себе представить, что человек, произведениями которого я зачитывалась в детстве, обойдется со мной так бессердечно. Он мне за это заплатит — я обещаю. Придет время, и господин Верн будет ползать на коленях и просить, чтобы я его простила.

Когда я останавливаю фиакр, смех разбирает меня, хотя нет видимой причины для смеха. В каком-то смысле я уже начала мстить. Посмотрим, что он скажет, когда его сходство с безумным убийцей станет достоянием улицы. У него будет сердечный приступ. Я больше не испытываю чувства вины, только надеюсь, что, когда он обнаружит мои козни, нас будет разделять весь Атлантический океан.

С этими мыслями я говорю кучеру, чтобы он отвез меня в больницу Пигаль.

Я попросила остановиться, не доезжая квартала до больницы.

Она представляет собой трехэтажное здание из красного кирпича с двенадцатью окнами. «Больницы только для бедных», — говорила мама, когда я была маленькой. Она имела в виду, что доктора обычно приходят на дом. Большую часть медицинских инструментов врач носил с собой в черном ридикюле, так что для пациента в больнице оставался небольшой выбор специального оборудования, если только не нужно было делать какую-нибудь операцию. Бедные и обездоленные оказывались в переполненных больничных палатах, потому что они не могли платить врачу за домашние визиты.

К больнице я подхожу в нерешительности. Когда я лишилась отца в возрасте шести лет, в моей жизни произошла перемена. Я не могла понять, почему на моих глазах увядает сильный, здоровый и замечательный человек и умирает в течение несколько месяцев. Я возненавидела всех людей за то, что они позволили Богу забрать его у меня. Так я узнала, что такое смерть.

Переполненное приемное отделение встречает меня запахом болезни. Большая комната напоминает приют для бедных и бездомных. Два клерка — один из них молодой и, очевидно, новичок, потому что все время обращается за советом к старшему по возрасту коллеге — безуспешно пытаются устроить каждого.

Если я буду дожидаться своей очереди, мне придется провести долгие часы здесь, среди несчастья и горя. Я смело пробираюсь сквозь толпу к конторке и твердым голосом спрашиваю:

— Где доктор Дюбуа?

Клерк постарше не поднимает головы и продолжает записывать симптомы женщины. Он показывает рукой в сторону коридора.

— В хирургической палате. Возьмите губку.

— Мерси. — Нет смысла спрашивать, какую губку и зачем она нужна, он снова с головой в мире организованного беспорядка.

В хирургическую палату ведет большая двойная дверь. Рядом с ней таз с жидкостью, пахнущей уксусом, и губки. Дверь распахивается, и из нее вылетает медсестра. Она отнимает от лица губку и бросает в таз.

— Где доктор Дюбуа? — спрашиваю я.

Она показывает на дверь позади себя.

— Дальше по коридору.

Зловоние, вырвавшееся оттуда, когда она открыла дверь, — вот причина, по которой нужна губка с уксусом. Я беру ее и вхожу в длинный темный пустой коридор с дверями по обеим сторонам.

Я выбираю третью дверь справа и отступаю, когда открываю ее. Небольшая комната заставлена рядами коек, так что между ними едва можно протиснуться. Одна койка на три-четыре человека, люди лежат на них валетом. На ближайшей к двери койке бледный ребенок лежит рядом с седовласым стариком, похоже, мертвым. Широко открытыми глазами он смотрит в потолок, не мигая, не шевелясь, а муха что-то слизывает с его зубов. С другой стороны ребенка — бредящий в жару мужчина. Четвертый на койке — человек с ужасным кожным заболеванием; он ногтями раздирает себе кожу.