Жизнь венецианского карлика - читать онлайн книгу. Автор: Сара Дюнан cтр.№ 66

— Все обстоит иначе, — говорю я спокойным тоном, но не без злости, ибо зрелище их сплетенных в изнеможении тел клещом впилось в мою память. — Тебе не хуже моего известно, что происходит, когда ты начинаешь уступать любовникам. Это начало конца твоей репутации.

— Да кто об этом узнает? Кто станет болтать об этом? Ты? Я? Он? Наши слуги? По-моему, мы платим им достаточно.

— Не важно, кто разболтает. Слухи — что воздух. Ты сама это знаешь. Они нигде и везде, и непонятно, как разносятся. — Я снова пытаюсь говорить спокойным тоном, хотя боюсь, что мне это не удается. — Он же клиент, Фьямметта. А ты — куртизанка. И есть правила, которых мы придерживаемся. Правила, которые мы вместе с тобой установили.

— Что ж, тогда, быть может, настала пора изменить их. Потому что, знаешь ли, все это уже невыносимо. Правила, счета, уговоры — ты только об этом и толкуешь уже много дней подряд. Не для того же мы так усердно трудились все это время, чтобы дойти до такой… да, до такой скуки!

— Скуки? Вот так? Значит, тебе скучно! Скучно носить лучшие ткани, скучно есть жареное мясо с серебряных тарелок, скучно жить в доме, где ты узнаешь о наступлении нового дня оттого, что видишь солнечный свет, а не оттого, что у тебя в животе бурчит от голода?! Как-то уж очень легко ты все это забыла!

Она пристально глядит на меня, и глаза на ее покрытом белой маской лице на миг закрываются.

— Ты хороший человек, Бучино, но некоторых вещей тебе не понять, — отвечает она, и голос ее звучит почти обиженно.

Ответ уже вертится у меня на кончике языка, как вдруг кто-то стучится в дверь. Потом она чуть-чуть приоткрывается, и в щелку видно лицо Габриэллы.

— В чем дело? — Я сам слышу нотку злости в собственном голосе. Все ее слышат.

— Я только… Там… Там Коряга ждет, госпожа. Она извиняется, что не смогла прийти раньше, но ее помощь была нужна в другом месте.

— А… да… — запинается Фьямметта. — Я… Пусть подождет в портего. Скажи ей, что я скоро выйду.

Дверь закрывается, и мы снова смотрим друг на друга.

— Ты больна?

Она пожимает плечами:

— Так, легкий зуд, больше ничего. — И даже ее голос теперь звучит иначе — из-за скованного маской лица и ее собственной нечестности.

Легкий зуд. Что ж, можно это и так назвать. Разумеется, Коряга справится и с этим. Коряга, чье присутствие в доме в последнее время, похоже, стало совпадать с часами моего отсутствия, когда я ухожу на рынок. Что за сокровища она принесла моей госпоже на сей раз? Быть может, бальзам из трав, смешанных со святой водой, чтобы та нанесла его себе на губы в готовности к первому поцелую? Освященную гостию с выдавленным на ней именем моей госпожи, чтобы растолочь ее и подмешать в суп любимому? Последнее время в городе бойко торгуют подобными штучками. У мужчин, наверное, живот заболит при мысли об этом, но большинство женщин — и в первую очередь куртизанки — и вправду так поглощены любовными заботами, что готовы пойти на какое угодно святотатство или богохульство, лишь бы заполучить власть над мужскими желаниями и привязать их к себе. Чаще всего сами женщины смеются над этими ухищрениями, видя в них скорее подспорье красоте, чем магию. Разумеется, они обманываются, потому что вскоре уже не могут обходиться без них. Ведь раз уж ты поверила, что мужчина привязался к тебе благодаря колдовским, а не твоим собственным чарам, тогда и ты становишься рабыней знахарских зелий в той же мере, в какой он — твоим рабом.

В Риме некоторые известные куртизанки платили своим магам-аптекарям не меньше, чем портным. Но Фьямметта Бьянкини никогда не принадлежала к их числу. Ей никогда это не требовалось. Во всяком случае, насколько я знаю, до сих пор. Но похоже, в доме теперь происходит много такого, о чем я и не догадываюсь.

— Скажи мне, Фьямметта… А как ты думаешь, что бы сказала обо всем этом твоя мать?

— Моя мать?

Этот вопрос застает ее врасплох. Я наблюдаю, как она борется со своими чувствами, потому что в последние недели ей, скорее всего, приходилось заглушать в своей душе не только мой голос.

— Я… Думаю, она бы… Думаю, она увидела бы то же, что видишь ты, но… но… Мне кажется, она бы лучше меня поняла.

— Тебе так кажется? Объясни же мне, может, и я пойму.

— Знаешь, все не так, как ты думаешь, Бучино. Я не так глупа. Я вижу все происходящее сегодня не хуже, чем видела вчера. Не хуже, чем буду видеть завтра. — Ее голос звучит уже гораздо спокойнее, хотя она по-прежнему избегает смотреть мне долго в глаза, и для меня это — знак куда более доказательный, чем все, что можно выразить словами. — Но порой, порой… Мне нужно… Не знаю… Мне нужна — какая-то радость, да, радость. Мне нужна нежность, а не только тучные, рыгающие тела. А Витторио Фоскари — нежное существо. Он нежен, юн, свеж и полон радости. Он не пускает слюни себе в бокал, не засыпает, уронив голову в тарелку или прямо на мне. Он веселит меня. С ним я чувствую… Не знаю… Я чувствую себя снова юной девушкой, хотя, видит Бог, я и сама порой сомневалась: а была ли я ею когда-нибудь? И вот это, пожалуй, моя мать поняла бы очень хорошо. — Тут в ее голосе звучит недвусмысленная горечь. — Ах, как же мне объяснить тебе все это? Понимаешь, он — не такой, как остальные. Он не обращается со мной так, словно владеет мною. Да, знаю, знаю… Ты думаешь, это оттого, что он не всегда платит, но это не так. Когда он со мной, он словно пьян самим наслаждением от жизни. Для него… Да, для него я — самое прекрасное, что он когда-либо видел. Он не выбирал меня по реестру, не слышал обо мне похабных историй от каких-нибудь других мужчин, он не сравнивает меня с Джулией Ломбардино или еще с кем-нибудь из городских шлюх. Для него я — это я. Просто я. И — да, да! — он любит меня!

И, рассказывая мне все это, она страстно дышит. Да поможет нам Бог!

— О Господи. Раз ты так думаешь, значит, ты еще глупее, чем он, Фьямметта! Тебе же — подумай — почти тридцать лет! А он — мальчишка, ему едва исполнилось семнадцать. Просто ты — его первая женщина.

— Неправда! Просто я — лучшая.

И на сей раз я разражаюсь смехом:

— Вот как? А если ты и вправду — лучшая, зачем же тебе просить Корягу о помощи? А? Что она сегодня для тебя придумала? Оживить вино несколькими крепкими заклинаниями? Как там говорится? «Сим заклятьем я связываю тебе голову, сердце и фаллос, дабы ты любил только меня…»

— Как ты смеешь! — Она вскакивает на ноги, и вокруг нее вздымаются хлопья белой пудры. — Как ты смеешь смеяться надо мной! Ну вот — посмотри, что ты наделал. Габриэлла! — зовет она, повернувшись ко мне спиной.

Я выхожу из комнаты, а она снова кличет служанку.

Идя по коридору и по портего, я топаю так сильно, что у меня начинают болеть ноги. Коряга с мешочком в руках ждет посреди комнаты между зеркалом и лоджией. Она порывисто оборачивается еще до того, как я вхожу. На лице у нее написана тревога, словно она услышала в моих шагах ярость.