Жизнь венецианского карлика - читать онлайн книгу. Автор: Сара Дюнан cтр.№ 54

— Гм! Ну, на мою долю пришлось гораздо больше скромности, чем страстности.

— Это оттого, что ты не претендовал на нее.

— А кстати, куда она делась? — И художник делает попытку встать. Они оба уже изрядно захмелели, как всегда хмелеют мужчины после ухода женщин, обоим явно хочется завалитьсяв постель, но вот подняться и дойти до постели им лень. — Куда она ушла?

— Она удалилась лично скрепить договор.

— С кем? С Тревизо? Венера и торговец мылом! Черт возьми, такое сокровище — и в какие руки оно попало!

— Не брюзжи, Тициан! Только голодным нужно обедать вдали от дома. Ты прекрасно знаешь, что Чечилия выпорет тебя, да и сам ты скоро раскаешься. Наверное, она разденется перед тобой во имя искусства, если ты вежливо об этом попросишь. А вот что-то еще — это, пожалуй, чересчур дорого обойдется. Я правильно говорю, а, Бучино? Сколько теперь берет твоя госпожа?

Я лишь пожимаю плечами, потому что теперь, когда сделка совершена, вино и мысль о будущем приятно согревают мне желудок.

— В последние месяцы у нас было очень много расходов. Что мне сказать? Она не из дешевых.

— Хотя между нами, мужчинами—я считаю и тебя, Бучино, — она стоит любых денег. Поверь мне, ты даже представить себе не можешь, о чем я. Попадаются среди высококлассных шлюх такие, которые всю жизнь только тем и занимаются, что доят своих любовников, словно корову. Раз, другой, третий — и так до бесконечности, пока твой кошелек и член не истощатся от трудов совокупления. Но Фьямметта Бьянкини не из этих. Никаких припадков ревности, никаких фальшивых слез или льстивых уговоров. Она берет, сколько нужно, дает то, чего от нее хотят, и заботится о том, чтобы все оставались ею довольны. Уверяю тебя, множество приличных женщин ей и в подметки не годятся. Она прячет свою страстность под безупречной маской благопристойности. Честная куртизанка — вот кто она! И тебе крупно повезло, Бучино, что она у тебя есть. А ей — что у нее есть ты.

Он откидывается на спинку стула, устав от собственных гипербол.

Я неплохо умею обращаться с людьми в подпитии, потому что не один вечер провел, умиротворяя обойденных на любовном поприще соперников, когда на заре моя госпожа удалялась в спальню с другим. Меня всегда удивляет, как меняются люди во хмелю, будто подтверждая поговорку in vino veritas : [13] самый робкий тихоня вдруг начинает яриться, как бык, а смельчак, бичующий сильных мира сего, лижет тебе ладонь, как полуслепой котенок. Но говорит в них не истина, а всего лишь вино, ибо на следующий день большинство уже не помнит, что с ними было накануне.

— Прекрасные мысли ты высказываешь, Аретино, — говорю я, наливая себе еще вина. — Если ты их запишешь, она велит высечь их на своем надгробии.

Тот фыркает:

— Да я уже записал их, черт подери! У твоей драгоценной Фьямметты уже есть отзыв в «Реестре куртизанок», как я и обещал. Поэт плоти — вот кто я! Знай же, Аретино — человек слова, да, клянусь Богом. И ты тоже честный, хороший человек, я всегда это говорил. И Тициан! Нет, он не хороший. Он — великий! Тициан — великий человек! Погляди на него. Его рука способна вдохнуть жизнь во все, во все, что только захочешь. Что там лютня, что там перо! Вот его кисть — это другое дело. Ты — великий художник, Тициан! Почему бы тебе не написать карлика? Погляди на него. Такое лицо не каждый день увидишь.

Но каким бы великим ни был наш живописец и верный муж, он теперь пребывает в блаженно-бессознательном состоянии.

За окном уже светает, и слышно, как первые лодки подплывают к рынку. Я выхожу через переднюю лоджию на балкон, чтобы понаблюдать, как город, позевывая и почесываясь, пробуждается. Небо все в легких полосах, как шелк-сырец, но каменная ограда балкона — высотой с мой рост, и потому, чтобы увидеть хоть что-нибудь, мне приходится карабкаться по ней вверх, а потом уцепиться как следует за край, чтобы не свалиться. Даже для богатого карлика мир удручающе велик. Я спрыгиваю с ограды, вглядываюсь в щель балюстрады и тут же замечаю нашу гондолу, которая подплывает к причалу. Сарацин выбрасывает веревку, привязывает лодку и стоит, явно чего-то выжидая. Наконец из каюты выбирается Тревизо, оправляя на себе одежду после проделанных им утомительных упражнений, и пересекает пристань, чтобы разбудить своего лодочника.

Когда лодка купца отплывает, сарацин помогает моей госпоже выйти, и она, ступив на сушу, смотрит вослед удаляющейся гондоле, пропадающей под мостом. Затем она радостно воздевает руки к небесам, приветствуя новый день.

— Госпожа!

Она быстро оборачивается и, поискав взглядом, замечает за балясинами мою руку и часть лица. Она выглядит немного помятой: коса на голове сбилась чуть набок, волосы местами свалялись, а платье надорвано на плече, вблизи отделанного золотом ворота. Но ее смех подобен звону хрусталя, и в разрумянившемся лице мне уже мерещится дом с блестящими полами, вымощенными венецианской мозаикой, с комнатами, залитыми светом, где над лестницей, поднимаясь с кухни, струится аромат жареного мяса. Как давно я об этом мечтал!

— Бучино!

Она машет мне рукой и зовет вниз, и я уже готовлюсь идти, как вдруг чувствую, что на балкон ввалился Аретино. Он перегнулся через каменное ограждение и закричал вниз, взрывая тишину нарождающегося дня:

— Ага! Неужели это Фьямметта Бьянкини, новая великая куртизанка Венеции?

— Да, мессер, — весело объявляет она, отвешивает преувеличенно церемонный поклон, и ее алая юбка разливается вокруг нее кровавым озером.

— Ну, тогда поднимайся ко мне и ложись со мной, шлюха! Позади такая длинная ночь, я чертовски хочу тебя, и ты мне не откажешь.

— Вы опоздали, мессер, — отвечает она. — Отныне у меня есть покровитель. И ему угодно владеть мною безраздельно. Во всяком случае, пока.

— Что я слышу! Верная куртизанка? Что за чушь ты несешь, женщина! Ступай-ка домой и вымой рот лучшим венецианским мылом. А как же француз?

— Француз отвратителен, сам его пристраивай. Бучино, спускайся ко мне. Я валюсь с ног, так спать хочется.

Я пробираюсь бочком, обходя тучного Аретино, и устремляюсь к двери.

— А как же иноверец? Ага! Тут-то я тебя раскусил! Он тебе понравился. Я угадал, а?

Если она что-то и отвечает ему, мне этого не слышно, потому что я уже спускаюсь по лестнице и выхожу из двери прямо к пристани на канале.

— Предатели! — несется у меня над головой голос Аретино. — Вернитесь сюда оба! Вы — бездушные деревенщины! Да оглянитесь же вокруг! Величайший город в раю пробуждается и кладет к вашему порогу весь мир. Мы купим на рынке свежий хлеб, купим рыбу с лодок и напьемся до бесчувствия!

— Не сегодня, мессер. — Фьямметта машет ему рукой, и мы шагаем к нашей лодке. — Ступай лучше спать. Мы навестим тебя, когда у нас будет свой дом.

— Да уж не забудьте! И принеси-ка мне гравюры, грязный карлик, я погляжу на них!