В компании куртизанок - читать онлайн книгу. Автор: Сара Дюнан cтр.№ 10

— Нет, нет! Не троньте его, пожалуйста, — вскричала она, замахав руками, словно помешанная. — Это Бучино, о котором я рассказывала, милый бедный Бучино. Его тело носит страшное клеймо, но душа его всегда была проста, и она обретет утешение в любви к Богу.

Толстуха на мгновенье остановилась, рассматривая меня с подозрением. Я ухмыльнулся ей, обнажив зубы и еле слышно залопотав, а она сделала шаг назад, завороженная моим безобразием.

— О, Бучино, опустись на колени и ты и послушай, что я тебе сейчас скажу. — Госпожа простирала ко мне руки, голос ее изменился, она выговаривала слова медленно и старательно, будто обращалась к полудурку. — Меня держала в плену блудница Вавилонская, но эти добрые женщины указали мне путь к истинному Христу. Наши богатства, наша одежда, наши спрятанные сокровища — все это вверено Богу. И моя душа — тоже. Меня избавили от моего постыдного занятия, дабы я родилась заново, познав безграничное милосердие Божье. И потому я проглотила все до последнего каменья своей гордыни. А когда ты проделаешь то же самое, мы с тобой помолимся вместе, и тогда, великою милостью Христовой, мы ступим на путь, ведущий к лучшей жизни.

Я прижал ладони сперва к камзолу, затем — к губам и, собрав во рту как можно больше слюны и едва не подавясь, проглотил оставшиеся у меня рубины и изумруды, после чего опустился на колени и принялся твердить имя Господне и благодарить Его за наше спасение.

Так случилось, что в ту же ночь, в час самого глубокого мрака, когда наши победители-протестанты спали сном сытых и праведных на наших перинах из гусиного пуха, мы — лицемеры и грешники — тайком выбрались из конюшен, куда нас определили на ночлег рядом с уцелевшими свиньями. С драгоценностями в желудке мы бесшумно шагали по свежим руинам Рима, пока не достигли наконец пролома в стене у Сан-Спирито, где после первой атаки в каменной кладке образовалось такое великое число зияющих дыр, что в темноте невозможно было увидеть все.

Туда, откуда ворвались они, теперь тихо крались мы — я, урод, и она, обритая шлюха. Мы шли, подавленные поражением, от нас несло свинарником. Мы шли всю ночь, а когда занялась заря и тьма рассеялась, обнаружили, что вливаемся в медленно движущуюся процессию беженцев, одни из которых уже превратились в нищих, другие волокли на спинах оставшееся от их былой жизни добро. Но их жалкое благополучие оказалось недолговечным, потому что с первыми лучами солнца на нас набросились стервятники — это были отставшие от армии солдаты, которым еще только предстояло ворваться в город, а до тех пор они разживались добычей, где могли. Если бы мою госпожу изнасиловали, но оставили бы ей волосы и ее прекрасный облик сохранился бы, то, готов поклясться, ее бы теперь снова уложили на лопатки, а на мне бы принялись отрабатывать штыковые удары. А так ее обезображенная голова и источаемое нами благоухание свинарника держат всех от нас на порядочном расстоянии. У нас все равно нечего отнять, кроме маленького сборника Петрарки. Как и подобает настоящим добрым христианам, все наши сокровища таим внутри.

Мы держались как могли долго (кто не ест, тот дольше не испражняется — вот итог мудрости, которую я усвоил в те знаменательные дни), а на третий вечер, не имея больше сил терпеть, мы отбежали с дороги в лесок и нашли ручеек, возле которого и сидели на корточках, опорожняя кишечник, после чего если и не стали вновь людьми богатыми, то, во всяком случае, платежеспособными. И хотя ликовать по этому поводу мы не могли, помня все наши потери, все же это было лучше, чем смерть, и мы приободряли и поздравляли друг друга. В ту ночь, поднявшись выше места наших омовений, мы пировали лесными ягодами и чистейшей ключевой водой, а затем пересчитали свое богатство — двенадцать крупных жемчужин, пять изумрудов и шесть рубинов; самые крупные из них моей госпоже пришлось смазать маслом для лица, чтобы они прошли у нее по пищеводу. Боже мой, каково ей было заглатывать свое будущее, когда в дверь молотили те фурии? Ей следовало по праву гордиться такой драгоценной глоткой, о чем я ей и сказал, пока мы сидели во мраке, скрючившись, и жались поближе друг к другу, стараясь унять свойственные городским жителям страхи перед лесными звуками.

— Да, есть чем гордиться. Чтобы их проглотить, понадобилось куда больше доблести, чем для твоих жалких изумрудов. Только не надо, — она жестом остановила меня, прежде чем я успел раскрыть рот, — твоих этих шуточек вроде того, что я прекрасно обучена подобным вещам.

И хотя смешного тут было мало, я так невыносимо устал и от бегства, и от постоянной необходимости скрывать страх, что, залившись смехом, уже не мог остановиться. Эта смешинка, внезапно попавшая мне в рот, блохой перекинулась на нее — и вскоре мы уже оба безудержно и беспомощно хохотали, как будто, посмеявшись над злой судьбой, можно было отыграться и заручиться спасением.

Потом, когда смех прошел, мы лежали, прислонившись к деревьям, и смотрели в темноту, опустошенные собственным цепким желанием жить.

Наконец она проговорила:

— Ну и что с нами будет теперь?

Что с нами будет теперь?

— Ну, вы некоторое время сможете разыгрывать пленительную монахиню, — ответил я. — Впрочем, кто-то может усомниться в здравости вашего рассудка, глядя, в каком буйстве вы обрили себе голову.

Хотя еще недавно мы безудержно хохотали, это был отнюдь не предмет для шуток, и я догадался, что от моих слов она содрогнулась. В темноте ее лица не было видно, хотя ужас, мелькнувший у нее в глазах, я разглядел, а кровавая рана на лбу резко выделялась на фоне ее белой кожи. Я вздохнул.

— Или можно выждать, зализать раны, а когда вы исцелитесь, начнем все сначала. Ведь не навек же Рим заняли враги, да и мужчины с хорошим вкусом, которым нужно то, что предлагаете вы, никогда не переведутся.

— Нет, только не Рим, — ответила она, и теперь голос ее дрогнул не только от страха, но и от гнева. — Я не вернусь туда. Никогда. Ни за что.

Поразмыслив, я согласился с ней: ведь большинство мужчин, особенно те, кому есть что забывать, желают, чтобы их женщины были нежны, как весенние ягнята. А к той поре, когда в Риме вновь настанет благополучие, мы оба успеем состариться, и нам вряд ли удастся насладиться благами нового расцвета. Значит, Рим отменяется.

Я пожал плечами и изобразил непринужденный тон:

— Тогда куда же?

Разумеется, мы оба знали ответ. Когда война вытирала свои липкие от крови пальцы обо все подряд земли, для бегства оставалось одно-единственное место — город богатства и надежности, где правили люди, обладавшие не только деньгами, но и хорошими манерами и потому платившие за то, что солдаты обычно отбирают с помощью штыка. Независимое государство, наделенное чувством красоты и талантом к торговле, где изгнанники, которым достает ума и воображения, сколачивают новые состояния. Есть даже люди, убежденные в том, что это величайший город на свете, самый процветающий и самый мирный. Да только мне самому, несмотря на все эти чудесные и волшебные рассказы, никогда туда не хотелось.

Но теперь выбор был не за мной. За эти последние дни моя госпожа выстрадала и потеряла больше, чем когда-либо выпадало на мою долю, и теперь она вполне заслуженно могла подумать о возвращении домой, если ей этого хотелось.