Сайлас остановился. Они дошли до переднего ряда скамей, и
алтарь находился всего в пятнадцати ярдах. Всем своим массивным телом Сайлас
развернулся к маленькой женщине и заметил, как она вздрогнула, заглянув в его
красные глаза.
– Не хочу показаться грубым, сестра, но, знаете, я как-то не
привык расхаживать по дому Господню как на экскурсии. Не возражаете, если я
помолюсь наедине с нашим Создателем, ну а уж потом осмотрюсь?
– О да, конечно, – ответила сестра Сандрин, – Я
подожду, посижу вон там, где-нибудь на задней скамье.
Сайлас опустил мягкую, но тяжелую руку ей на плечо и сказал:
– И без того чувствую себя виноватым, что разбудил вас. И
просить остаться было бы слишком. Так что ступайте себе спать. А я вдоволь
налюбуюсь вашей церковью, а потом сам найду выход.
Она забеспокоилась:
– А вы уверены, что не будете чувствовать себя покинутым?
– Совершенно уверен. И потом, молитва – это радость, которую
не стоит делить ни с кем другим.
– Воля ваша.
Сайлас снял руку с ее плеча.
– Доброй вам ночи, сестра. Храни вас Господь.
– И вас. – Сестра Сандрин направилась к
лестнице. – Только, пожалуйста, когда будете выходить, затворите двери
поплотнее.
– Непременно. – Сайлас следил за тем, как она
поднимается по ступенькам. Потом отвернулся и опустился на колени в первом
ряду, чувствуя, как впиваются в плоть шипы.
Господь мой милосердный и всемогущий, Тебе посвящаю работу,
которую должен сотворить сегодня…
Высоко над алтарем, в тени хоров, сестра Сандрин исподтишка
подглядывала через балюстраду за монахом в сутане, что стоял на коленях перед
алтарем. Ужас, овладевший ею, подсказывал, что надо бежать, скрыться. Может,
этот таинственный гость, подумала она, и есть тот враг, о котором ее
предупреждали. Может, именно сегодня ей придется исполнить клятву, данную много
лет назад. Но пока что она решила остаться здесь, в темноте, и следить за
каждым его шагом.
Глава 20
Выйдя из тени перегородки, Лэнгдон с Софи бесшумно двинулись
по опустевшей Большой галерее к пожарной лестнице.
Лэнгдон шел и раздумывал еще над одной загадкой. Этот новый
поворот в череде таинственных событий страшно беспокоил его. Капитан судебной
полиции пытается пришить мне убийство. Зачем?
– Как думаете, – прошептал он, – может, это Фаш
написал послание на полу?
Софи даже не обернулась.
– Нет, это невозможно.
А вот Лэнгдон не был уверен.
– Но он просто из кожи лезет вон, чтобы упрятать меня за
решетку. Может, он приписал мое имя в надежде, что это станет веской уликой?
– Что именно? Последовательность Фибоначчи? Постскриптум?
Все эти штучки да Винчи и символизм? Нет, на такое был способен только мой дед.
Лэнгдон понимал: она права. Ведь символика всех ключей к
разгадке сведена воедино очень умелой рукой – пятиконечная звезда, знаменитый
рисунок да Винчи, символ богини, даже последовательность Фибоначчи. Последовательный
набор символов, так бы сказали ученые. Все тесно связано воедино.
– И еще сегодняшний звонок, – напомнила Софи. –
Ведь он говорил, что хочет рассказать мне что-то очень важное. Уверена,
послание на полу Лувра – не что иное, как последняя попытка деда сообщить мне
что-то важное. И только вы способны помочь мне понять, что именно.
Лэнгдон нахмурился. На вид идола родич! О мина зла! Нет,
смысл этих строк был ему совершенно непонятен, разобраться в нем он пока
бессилен, пусть даже от этого зависит жизнь Софи, да и его собственная тоже.
Все только осложнялось с каждой минутой с того момента, как он увидел эти загадочные
слова. И имитация прыжка из окна тоже не добавит Лэнгдону доверия Фаша. Он
сомневался, что капитан оценит юмор, обнаружив в прицепе трейлера кусок мыла
вместо главного подозреваемого.
– Выход уже недалеко, – сказала Софи.
– Как вам кажется, могут цифры в послании вашего деда
оказаться ключом к пониманию других строк? – Однажды Лэнгдону довелось
работать над старинной рукописью, где эпиграфы содержали шифры и определенные
строчки в них служили кодами к расшифровке остальных строк.
– Я весь вечер ломала голову над этими цифрами. Суммы,
равенства, производные. Ничего не получается. С чисто математической точки
зрения они выбраны наугад. Криптографическая бессмыслица.
– Однако они являются частью последовательности Фибоначчи.
Это не может быть простым совпадением.
– Да, это не случайное совпадение. Используя
последовательность Фибоначчи, дед как бы подавал мне сигнал. Впрочем, и
остальное тоже служило сигналом: то, что послание было написано по-английски;
расположение тела, копирующее мой любимый рисунок; пятиконечная звезда. Все
ради того, чтобы привлечь мое внимание.
– А что именно говорит вам пентакл?
– Ах да, я не успела вам сказать. Пятиконечная звезда еще в
детстве была для меня с дедом особым символом. Мы играли в карты таро, и моя
указующая карта всегда оказывалась из набора пентаклов. Уверена, дед мне
подыгрывал, но с тех пор пентакл имел для нас особый смысл.
Лэнгдон удивился. Они играли в таро? Эта средневековая
карточная игра была наполнена такой потайной еретической символикой, что
Лэнгдон посвятил ей отдельную главу в своей новой рукописи. Игры в двадцать две
карты назывались «Женщина-папа», «Императрица» и «Звезда». Изначально карты
таро были придуманы как средство тайного распространения мировоззрений, чуждых
Церкви и запрещенных ею. Теперь мистические свойства карт использовались в
основном гадалками.
Указующий набор в картах таро использовался для обозначения
божественной сути женского начала, подумал Лэнгдон. И все опять сводится к пятиконечной
звезде.
Они добрались до пожарного выхода, и Софи осторожно
приоткрыла дверь на лестничную площадку. Сигнализация на этот раз не
включилась. Лишь внешние двери музея были снабжены сигнализацией. Они с
Лэнгдоном начали спускаться по узким пролетам, с каждым шагом прибавляя
скорость.
– Ваш дед, – сказал Лэнгдон, едва поспевая за
Софи, – когда он говорил вам о пятиконечной звезде, то, случайно, не
упоминал о поклонении богине или о каких-либо запретах Католической церкви?
Софи покачала головой:
– Меня куда больше интересовало другое. Математика
«божественных пропорций», число PHI, всякие там последовательности Фибоначчи и
так далее.
Лэнгдон удивился:
– Ваш дедушка объяснял вам, что такое число PHI?