Эликсир для мертвеца - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Роу cтр.№ 32

— Нет, конечно, — ответила Руфь. — Это торговец из Каркассона, еврей, как и все здесь. Ну, почти все, — добавила она, потому что в гетто были дома христиан, как и за пределами гетто были дома евреев. — Но, так или иначе, он не катар.

— Да, любимая, так говорят, — сказал Иаков Бонхуэс жене, которая отправила его выяснить.

— Но ведь много лет не было никаких катаров, на протяжении жизни всех людей здесь. С чего это взяли?

— Люди всегда говорили, что в горах они еще есть. Жаль, что мы сказали, будто он из Каркассона. Нужно было сказать — из Валенсии.

— Тогда бы подумали, что он мавр, — сказала Руфь. — Ты же знаешь, какие люди.

— Думаю, нам нужно обсудить это с Давидом, — сказал ее муж. — И хорошо, что Исаак здесь. Он очень осторожен и очень мудр в советах. Может, и Бонафилья, так как она…

— Думаю, не стоит беспокоить ее сейчас нашими проблемами, — спокойно сказала Руфь. — Ей есть о чем подумать. Может, Ракель сможет увести ее на время. Уверена, ей захочется посетить кой-какие лавки. Может, посмотреть перчатки и ткани. Здесь есть, чем восхитить такую элегантную, юную девушку, как Бонафилья.

И Юсуфа отправили дежурить возле пациента, удивленную Ракель увести противящуюся Бонафилью в район, где знаменитые ткацкие мастерские города имели свои лавки, а остальные члены семьи собрались во дворе обсудить возникшую проблему.

— Полагаете, кто-нибудь передаст этот слух властям? — спросил Исаак. — Это важнее, чем существование слуха.

— Нет, — твердо ответил Давид. Все повернулись и посмотрели на него с удивлением. — Я тоже выходил из дому сегодня утром и слышал, что говорят люди. Видимо, этот слух возник вчера вечером, среди нескольких людей, пивших вино после работы. Теперь, разумеется, о нем знает каждый. Но все говорят, что никто не должен заикаться о нем, иначе христиане этого города снесут гетто и отдадут нас всех в руки инквизиции. Законы, запрещающие давать убежище еретикам, очень суровы.

— Это слабое утешение. Что нам делать? — спросил хозяин дома.

— Избавиться от этого человека, — ответил Давид. — Очень жаль, Иаков, но это единственно разумное решение.

— Знаете, вам это не поможет, — заговорил Исаак. — Разве что сами отдадите его в руки властей, сказав, что только что узнали о том, что говорят, и рискнете попасть под расследование. Вас все равно обвинят в укрывательстве еретика, и ваш поступок припишут воздействию слухов. Скажут, что вы отказались укрывать его из страха попасться — из трусости, а не добродетели.

— Давид, знаешь, он прав. А выгонять его сейчас — это убийство. Я готов нарушить правило, но не убить человека — пациента — совершенно хладнокровно. Но говорить, что он катар! — возмутился Иаков. — Насколько это касается нас, это гораздо, гораздо хуже признания, что он христианин. Если кого-то волнует, что мы лечим христианина в своем доме в гетто, что маловероятно, нас в худшем случае оштрафуют.

Пока они молча переглядывались, в дверном проеме появилась кухарка.

— Извините, сеньора, — раздраженно сказала она, — но никто не отвечает на стук, я бросила свое дело, чтобы узнать, важно ли там дело.

— Возникла какая-то проблема?

— Я не знаю, проблема это или нет, но там какая-то говорит, ей нужно видеть вас. У нее письмо или что-то такое.

— Спасибо. Я позабочусь, чтобы дверь теперь открывали, — сказала Руфь. — Пошли ее сюда.

«Какой-то» Оказалась девочка девяти-десяти лет, чистая, аккуратно одетая. Она сделала реверанс и протянула запечатанное письмо.

— Сеньора Руфь? — негромко спросила она.

— Пошли в комнату, — сказала Руфь, направляя девочку от стола твердо положенной на ее плечо рукой.

Письмо было кратким и ясным. Руфь начала читать его, потом схватила девочку за руку и вывела обратно во двор.

— Иаков, — сказала она, — ты должен помочь мне разобраться с этим, — и протянула ему листок бумаги.

Иаков прочел письмо про себя, потом вслух. «Сеньора Руфь, думаю, в настоящее время вы можете воспользоваться услугами Хасинты, дочери моей соседки. Ей девять лет, она трудолюбивая и честная. По частным причинам ей пошло бы на пользу находиться в таком доме, как ваш. Если она вам не подходит, отправьте ее домой немедленно или после того, как ваши гости разойдутся».

Он поднял взгляд от письма.

— Подписано только буквой «Э».

— Подругу мамы зовут Эсклармонда, — сказала Хасинта. — Она послала меня.

— Чем она объяснила это тебе? — спросил Исаак.

— Эсклармонда послала больного человека, — ответила девочка. — Она знает, что ему нужно много заботы. Потом узнала, что у вас в доме свадьба и гости. Подумала, сеньора, что вам нужна помощь, а я привыкла помогать. Помогала ей ухаживать за этим больным, когда он был у нее в доме.

— Только этого нам и не хватало, — сказал Давид. — Мало того, что у нас пациент-христианин, по слухам, катар, но теперь у нас появляется и прислуга-христианка. Сколько еще законов мы нарушим до того, как я женюсь?

— Это не так, — сказала Хасинта, с серьезным видом покачивая головой. — Я тоже еврейка. Так говорит моя мать.

— Она еврейка? — спросил Исаак.

— Да.

— А твой отец?

Девочка пожала плечами.

— Теперь понятно, почему она послала сюда девочку, — сказала Руфь.

— Где живет твоя мать? — спросил Иаков.

— В Ло Партите, — ответила Хасинта. — Это недалеко отсюда.

Ракель пребывала отнюдь не в радужном настроении, когда взяла Бонафилью под руку и отправилась на вынужденное исследование Перпиньяна. Ее снабдили подробными указаниями, как не заблудиться в лабиринте улиц к западу и северу от гетто, и предупредили о жутких последствиях, если она собьется с пути. Ей помогал мальчик-слуга, которого отправили вместе с девушками, чтобы он не давал им отклониться от маршрута и защищал их изо всех своих сил десятилетнего, если отклонятся. Выглядел он так, словно эта ответственность лежала на его плечах тяжким бременем.

Ракель протаскивала Бонафилью через утренние толпы покупателей в пяти разных лавках. Позади каждой находилась оживленная мастерская, где вырабатывали прекрасно выделанные ткани, которыми славился Перпиньян. Пять раз они смотрели на рулоны шелка и тонкой шерсти и ничего не покупали. В пяти лавках Бонафилья просила продавцов вынести тяжелые рулоны на улицу, чтобы рассмотреть их при дневном свете; пять раз продавцы вносили их обратно.

Устав наблюдать эту демонстрацию, Ракель повела свою спутницу к лавке перчаточника.

— Давай зайдем сюда, — сказала она. — Я хочу взглянуть кое на что.

Лавка была тихой, пропахшей новой кожей, тускло освещенной двумя окошками. Из задней двери вошел мужчина в кожаном фартуке, с довольным видом преуспевающего человека, и положил на прилавок пару перчаток.