— Блеф? — несказанно удивился ассасин. — Мы
словно призраки бродим среди ваших швейцарских гвардейцев, похищаем из-под
вашего носа кардиналов, помещаем мощный заряд в самом сердце вашего главного
святилища, и вы называете все это блефом? Как только начнутся убийства и тело
первой жертвы будет обнаружено, журналисты слетятся роем. К полуночи весь мир
узнает о правом деле братства «Иллюминати».
— А что будет, если мы выставим часовых в каждой
церкви? — спросил Оливетти.
— Боюсь, что чрезмерное распространение вашей религии
делает подобную задачу невыполнимой, — со смехом сказал иллюминат. —
Когда вы в последний раз проводили перепись церквей? По моим прикидкам, в Риме
насчитывается более четырех сотен католических храмов и церквей. Соборы,
часовни, молитвенные дома, аббатства, монастыри, женские монастыри,
церковно-приходские школы, наконец… Вам придется выставить охрану во всех этих
заведениях.
Выслушав сказанное, Оливетти и глазом не моргнул.
— Спектакль начнется через девяносто минут, —
решительно произнес голос. — Один кардинал каждый час. Математическая
прогрессия смерти. А теперь мне пора.
— Подождите! — воскликнул Лэнгдон. — Скажите,
какие клейма вы намерены использовать?
— Думаю, вам известно, какое клеймо мы
используем. — Судя по тону, которым были произнесены эти слова, вопрос
Лэнгдона сильно позабавил иллюмината. — В любом случае вы скоро об этом
узнаете. И это явится доказательством того, что древние легенды не лгут.
Лэнгдон начал испытывать легкое головокружение. Перед его
мысленным взором снова возникло клеймо на груди мертвого Леонардо Ветра. Ученый
прекрасно понимал, на что намекает ассасин. Согласно легендам, у братства
«Иллюминати» было пять клейм. Одно уже было использовано. Осталось еще четыре,
подумал американец. И четыре кардинала исчезли.
— Я поклялся, что сегодня начнутся выборы нового
папы, — сказал камерарий. — Поклялся именем Божьим.
— Святой отец, — с издевкой произнес голос, —
миру ваш новый папа вовсе не нужен. После полуночи править ему будет нечем,
если, конечно, не считать груды развалин. С католической церковью покончено.
Ваше пребывание на земле завершилось.
После этих слов на некоторое время воцарилось молчание.
Первым заговорил камерарий, и в голосе его звучала печаль:
— Вы заблуждаетесь. Церковь — нечто большее, чем
скрепленные известью камни. Вы не сможете так просто стереть с лица земли веру,
за которой стоят два тысячелетия… я имею в виду любую веру, а не только
католичество. Вера не исчезнет, если вы уничтожите ее земное проявление.
Католическая церковь останется жить и без города-государства Ватикана.
— Благородная ложь, — последовал ответ. — Но
ключевым здесь тем не менее является слово «ложь». А истина известна нам обоим.
Скажите, почему, по вашему мнению, Ватикан являет собой обнесенную стенами
крепость?
— Служителям Божьим приходится обитать в опасном
мире, — сказал камерарий.
— Скажите, сколько вам лет? Вы, видимо, слишком молоды
для того, чтобы усвоить простую истину. Ватикан является неприступной крепостью
потому, что за его стенами католическая церковь хранит половину своих несметных
сокровищ. Я говорю о редкостных картинах, скульптурах, драгоценных камнях и
бесценных книгах… а в сейфах Банка Ватикана спрятаны золотые слитки и документы
сделок с недвижимостью. По самой приблизительной оценке, Ватикан «стоит» 48,5
миллиарда долларов. Вы сидите на поистине золотом яйце. Но завтра все это
превратится в прах, а вы станете банкротами. Все ваши активы испарятся, и вам
придет конец. Никто, включая ваших сановных коллег, не станет работать
бесплатно.
Оливетти и камерарий обменялись взглядами, которые лишь
подтверждали вывод иллюмината.
— Вера, а не деньги, служит становым хребтом
церкви, — с тяжелым вздохом заметил камерарий.
— Очередная ложь. В прошлом году вы выложили 183 миллиона
долларов на поддержку влачащих жалкое существование епархий. Как никогда мало
людей ходит сегодня в церковь. По сравнению с последним десятилетием их число
сократилось на 43 процента. Пожертвования за семь лет сократились почти вдвое.
Все меньше и меньше людей поступают в семинарии. Церковь умирает, хотя вы и
отказываетесь это признать. Ей несказанно повезло, что она теперь уходит с
громким шумом.
В разговор вступил Оливетти. Коммандер уже не казался столь
воинственным, каким был всего несколько минут назад. Теперь он больше походил
на человека, пытающегося найти выход из безвыходного положения.
— А что, если часть этих золотых слитков пойдет на
поддержку вашего благородного дела? Вы откажетесь от взрыва?
— Не оскорбляйте подобными предложениями ни нас, ни
себя.
— У нас много денег.
— Так же, как и у нас. Мы обладаем богатством гораздо
большим, чем вы можете себе представить.
Лэнгдон припомнил, что слышал о легендарном богатстве
ордена. О несметных сокровищах баварских масонов, о гигантских состояниях
Ротшильдов и Бильдербергеров, об их огромном алмазе.
— I preferiti, — сказал камерарий, меняя
тему. — Пощадите хоть их. Это старые люди. Они…
— Считайте их невинными жертвенными агнцами, —
рассмеялся ассасин. — Скажите, а они действительно сумели сохранить
невинность? Как вы считаете, ягнята блеют, когда их приносят в жертву?
Sacrifici vergini nell' altare di scienza.
[57]
— Это люди веры, — после продолжительного
молчания, произнес камерарий. — И смерти они не страшатся.
— Леонардо Ветра тоже был человеком веры, —
презрительно фыркнул иллюминат. — А я в ту ночь читал в его глазах ужас. Я
избавил его от этого страха.
— Asino!
[58]
— крикнула молчавшая
до этого момента Виттория. — Это был мой отец!
— Ваш отец? — донеслось из динамика. — Как
это прикажете понимать? У преподобного Леонардо Ветра была дочь? Однако как бы
то ни было, но перед смертью ваш папа рыдал, как ребенок. Весьма печальная
картина. Даже у меня она вызвала сострадание.
Виттория пошатнулась от этих слов. Лэнгдон протянул к ней
руки, но девушка удержалась на ногах и, устремив взгляд в аппарат на столе,
произнесла:
— Клянусь жизнью, что найду тебя еще до того, как
кончится эта ночь. А затем… — Ее голос звенел сталью.