Глава 130
Камерарий ощутил, что окутывающий его чудесный туман
начинает постепенно рассеиваться, а количество адреналина в крови неуклонно
снижаться. Швейцарские гвардейцы осторожно вели его по Королевской лестнице в
сторону Сикстинской капеллы, а он прислушивался к доносящемуся с площади
Святого Петра пению. Камерарий понял, что ему все же удалось сдвинуть гору.
Grazie, Dio.
«Благодарю тебя, Боже».
Он молил Бога о том, чтобы Он даровал ему силы, и Творец
услышал его молитву. А в те моменты, когда в его душе возникало сомнение, к
нему обращался сам Творец. «На тебя возложена священная миссия, — сказал
Господь. — Я дарую тебе силу». Но несмотря на поддержку самого Создателя,
камерарий ощущал страх и часто спрашивал себя, правильный ли путь он избрал.
Если не ты, говорил в ответ на эти сомнения Бог, то кто?
Если не сейчас, то когда?
Если не таким образом, то как?
Иисус, напомнил ему Творец, спас всех людей… спас от их
собственной апатии. Двумя своими деяниями Иисус открыл людям глаза. Эти два
деяния породили у людей два чувства. Ужас и надежду. А деяния эти были:
Распятие Его и Воскрешение. Этим Он изменил мир.
Но случилось это две тысячи лет назад. Чудо покрылось
патиной времени. Люди стали о нем забывать. Они обратились к ложным идолам —
технике и чудесам разума. А где же чудеса сердца?
Камерарий часто обращался к Богу с молитвой, чтобы Он
подсказал ему, как можно заставить людей снова обратиться к вере. Но Бог хранил
молчание. Однако в самый мрачный момент его жизни Господь все же посетил его.
Карло Вентреска до сих пор помнил это во всех деталях. Он
помнил, как катался по земле в разодранной в клочья ночной рубашке и царапал в
кровь грудь, пытаясь очистить душу от той скверны, которую принесли ему только
что услышанные слова. «Не может быть!» — выкрикивал он, зная, что все обстоит
именно так. Ложь, о которой он узнал, терзала его, словно адское пламя.
Епископ, который взял его к себе, человек, который стал ему отцом, клирик,
рядом с которым находился камерарий все время, пока тот шагал к папскому
престолу… оказался лжецом.
Заурядным грешником. Он скрывал от людей такое чудовищное
деяние, которое, как считал камерарий, ему не смог бы простить даже Бог.
«Вы же давали обет! — кричал камерарий в лицо
папе. — Вы нарушили слово, данное Богу! И это вы — первый человек на
земле!»
Понтифик пытался что-то объяснить, но Карло его не слушал.
Он выбежал из комнаты и, ничего не видя перед собой, помчался по коридорам.
Затем у него началась неудержимая рвота. В таком состоянии он находился до тех
пор, пока не оказался у могилы святого Петра. «Мать Мария, как я должен
поступить?» И в тот момент, когда, страдая от вызванной предательством душевной
боли и раздирая в кровь грудь и лицо, он катался по земле Некрополя и молил
Творца забрать его из этого безбожного мира, пред ним предстал сам Господь.
Его мозг разорвал похожий на раскаты грома голос:
— Ты давал обет служения Богу?
— Да! — выкрикнул камерарий.
— Ты готов умереть за Него?
— Да! Забери меня к Себе!
— Ты готов умереть за свою церковь?
— Да! Молю Тебя, освободи меня от юдоли земной!
— Но готов ли ты пожертвовать жизнью за… человечество?
После этого воцарилась тишина, и камерарию показалось, что
он падает в бездонную пропасть. Но ответ на последний вопрос он знал. Он знал
его всегда.
— Да! — крикнул он во тьму безумия. — Я готов
умереть за людей! И я умру ради них так, как это сделал Твой сын!
Несколько часов спустя, все еще лежа на земле Некрополя,
камерарий увидел лицо матери. «У Бога для тебя грандиозные планы», —
сказала тогда она. Камерарий все больше и больше погружался в безумие.
И вот с ним снова заговорил Бог. На сей раз слов не было, но
камерарий все понял. «Восстанови веру!»
Если не я… то кто?
Если не сейчас… то когда?
Когда швейцарские гвардейцы начали открывать дверь Сикстинской
капеллы, камерарий Карло Вентреска ощутил, как по его жилам стала разливаться
новая сила… та самая сила, которую он почувствовал, будучи ребенком. Бог избрал
его. Давным-давно.
И он выполнит Его волю.
Камерарию казалось, будто он родился заново. Швейцарские
гвардейцы омыли его, перевязали рану на груди и одели в чистейшую белоснежную
мантию. Чтобы снять боль, они сделали ему инъекцию морфина. Камерарий сожалел,
что они накачали его болеутоляющим раствором. Иисус целых три дня, вплоть до
своего вознесения, страдал от боли! Камерарий чувствовал, как лекарство
начинает менять его ощущения… голова немного кружилась.
Войдя в капеллу, он совсем не удивился тому, что кардиналы
взирают на него с благоговейным восхищением. «Они благоговеют перед
Богом, — напомнил он себе. — Они преклоняются не передо мной, а перед
тем, что Творец ЧЕРЕЗ МЕНЯ явил людям».
Шествуя по центральному проходу и вглядываясь в обращенные к
нему лица, он уловил нечто странное. В чем дело? Камерарий до этого пытался
угадать, как его встретят кардиналы. С восторгом? С почтением? Однако,
заглядывая в глаза священнослужителей, Карло Вентреска видел в них какие угодно
эмоции, но только не эти.
В этот момент камерарий посмотрел на алтарь и увидел Роберта
Лэнгдона.
Глава 131
Карло Вентреска остановился в центральном проходе
Сикстинской капеллы, а кардиналы, столпившись у алтаря, пожирали его глазами.
Рядом с Робертом Лэнгдоном камерарий увидел большой работающий телевизор. Он
сразу понял, что было изображено на экране, но не мог взять в толк, как была
сделана запись. Это было просто невозможно. Совсем близко к клирику стояла
Виттория. Ее лицо искажала гримаса отвращения.
Камерарий закрыл глаза в надежде на то, что это морфин
вызвал у него галлюцинации и что, когда он снова взглянет на мир, картина будет
совершенно иной. Но когда он открыл глаза, ничто не изменилось.
Они все знают.
Как ни странно, но страха он не ощутил. Укажи мне путь,
Отец. Подскажи мне слова, которые смогли бы заставить их увидеть события Твоими
глазами.
Однако ответа камерарий не услышал.
Создатель, я вместе с Тобой проделал слишком большой путь,
чтобы теперь отступить.
Молчание.
Они не понимают, что нам с Тобой удалось свершить.
Камерарий не знал, чей голос прозвучал в его мозгу, но смысл
сказанного был совершенно ясен.