Хроника обыкновенного следствия - читать онлайн книгу. Автор: Алексис Леке cтр.№ 18

— Поэтому он и спрятал останки жены?

— Конечно. Но он был и остался ничтожеством. Даже здесь он не сумел сделать все, как надо. Он, сознательно или нет, оставлял себе дверь открытой…

— А статья 359?

— В этом случае статья 359 не применяется, мадам Жильбер. Сокрытие трупа считается преступлением, если человек умер вследствие убийства или от побоев и ран. Так называемая жертва скончалась либо от инфаркта, либо от чего-нибудь подобного. А в кодексе не предусмотрена статья о пытках трупа. Нет, здесь речь не идет о статье 359.

Через два часа — медэксперт работает не только блестяще, но и быстро — мне вручают отчет: никакого яда и никаких ран на трупе не обнаружено. Но исследование мозга показало, что она умерла от обширного инсульта, который нельзя вылечить, но легко определить, а увечья были нанесены после смерти. Забавная и гнусная деталь — обвиняемый вырвал у нее сердце, считая, что она умерла от инфаркта и что этим он скроет истинную причину смерти, если полицейским всё же удастся отыскать останки…

Когда я возвращаюсь домой, Эмильены нет. Уже нет, должен был бы я сказать. Наконец-то она не в постели художника или клиента, а в кабинете следователя Брийара или в КПЗ.

Наливая в ванну горячую воду, я думаю, что отныне и надолго мне не придется беспокоиться, где она находится.

Полицейские явились с обыском. Не знаю, нашли ли они чулок, но исчезновение горшков с цветами — факт красноречивый.

Завтра же выкину всю дрянь, сотворенную протеже Эмильены, за исключением двух-трех вещичек, к которым привязался. Я сладостно предвкушаю, как примусь разбивать молотком гнуснятину, царящую в гостиной и почти достойную резца Эдуардо. Смотри-ка, Эдуардо… этот карлик-мошенник еще услышит обо мне. Пусть вернет моё любимое кресло и побыстрее, иначе берегись.

Передо мною открывается новая жизнь. Хотя я почти и не изменю привычек. Даже схожу в тюрьму к Эмильене. Если она вдруг обвинит меня, притворюсь огорченным. Надеюсь, её адвокат отсоветует ей выдавать меня следователю Брийару. Донос меня не утопит, а ей может сослужить плохую службу.

И тут я задаю себе странный вопрос. Сделал бы я то, что сделал, не веди следствия по прекрасному, но ложному преступлению моего обвиняемого? Боже! Я, считающий себя ничтожеством, слабовольным человеком, который не осмеливается совершить истинный поступок, вдруг бросился очертя голову в ледяную воду — холодно, умело, талантливо и решительно убил, вдохновленный убийством, которого не было!

Быть может, именно от этого я едва не сошел с ума пару часов назад. Во мне растет невыносимое ощущение, что я обманут, оскорблен ложью подследственного. Я действовал под влиянием миража. Знай он… Быть может, он бы мне позавидовал? Мне, совершившему то, что он не осмелился сделать. А может быть, он бы не утешился тем, что его постигла неудача?

Когда я утром прошу встречи с прокурором, он выглядит удивленным и расстроенным. После того как я показал свою профессиональную цельность, он опасается внезапного разворота на 180 градусов.

— Итак, мой дорогой, — начинает он, — я по-настоящему огорчен. Глубоко огорчен. Вы даже не можете себе представить, как я огорчен. Я всю ночь не сомкнул глаз. Поверьте, я постараюсь сделать всё, что в моей власти…

— Прошу вас об одной вещи, господин прокурор. Запишите моё заявление: я сознаюсь в преступлении — я, и только я, виновен в смерти подруги моей жены.

— Простите? — он поражен.

— Подругу жены убил я.

Я вижу, как он мысленно пускается в сложные рассуждения.

— Я говорю не о косвенной ответственности, — уточняю я. — Хочу сказать, что явился к ней, оглушил, потом подвесил на люстру, пока, как говорят англичане, не последовала смерть. Готов повторить свое признание в присутствии следователя Брийара, объяснить ему мотивы и следствия.

Долгое молчание. Прокурор почти не удивлен, шок как бы поглотил всё. Щеки его медленно краснеют.

— Откровенно говоря, мой дорогой, — произносит он таким тоном, которым разговаривает только со своими подчиненными, — я вас решительно не понимаю. Кого вы пытаетесь убедить в столь неправдоподобной истории? Никто ни на минуту не примет вас всерьез. Никто. Я отказываюсь слушать, вам понятно? Отказываюсь. Ваша супруга уже попортила кровь судебному ведомству. Этого вполне достаточно.

— Я говорю чистую правду, господин прокурор.

— В каком-то смысле я знаю, вы делаете то, что считаете справедливым, — вздохнул он. — Вы продолжаете создавать себе образ, как бы не соответствующий вашему долгу. Ваша супруга зашла слишком далеко, мой дорогой, излишне далеко. Она сделала вас посмешищем, она уже долгие годы валяет вас в грязи. На этот раз она сделала неверный шаг. Возьмите себя в руки, мой дорогой. Сумейте отойти в сторону! Поверьте, здесь все вас жалеют и ценят. К вам относятся с невероятной симпатией, как к человеку, так и профессионалу. Вы молоды. Забудьте её. Перестройте вашу жизнь. Не торопитесь. Не оставайтесь на тупиковом пути. Есть роковые существа, сила которых в развращении и разрушении. Настоящее чудо, что вы вышли из испытаний живым и почти целым. С вами говорит старший по возрасту, и поверьте, мною движут чувства дружбы и уважения. Живите, черт подери! Живите!

Очень странно, думаю я, пока он провожает меня до дверей кабинета. В своем поучении он изложил мне от «а» до «я» все мотивы моего убийства — во всяком случае, самый понятный мотив: хитростью избавиться от Эмильены. Но это ему на ум не пришло. А если пришло? Неужели он старался доказать мне, что Эмильена со своим голландцем куда более удобные преступники, чем следователь? Кто знает? На пороге он снова пожал мне руку.

— Будьте мужественны, — бормочет он на всякий случай, если кто-то подслушивает по ту сторону двери. — Я всё знаю, я верю вам, я наблюдаю за вами долгие годы. Вы умны, прозорливы, настойчивы, совестливы. Вы выйдете из испытания с высоко поднятой головой. Держите голову гордо! Очень гордо!

Я не злой человек. И в глубине души моей горит чувство справедливости. Я считаю, что каждое преступление должно быть наказано. Преступно отнимать жизнь другого человека, даже столь ненужного и презренного, как Электра. Но, быть может, прокурор прав. За то, что причинила Эмильена — причинила мне, — она должна заплатить, даже если закон и уголовный кодекс не предусматривают наказания за это. Конечно, её голландец виноват куда меньше, но кто знает, какими путями он нажил свое состояние. К тому же он заслуживает жестокой кары за неумение выбирать (я говорю не об Эмильене, а об отсутствии вкуса в области искусства).

Выйдя от прокурора, я пошел в магазин и купил портативную пишущую машинку. Однажды, когда я сочту, что они, он и она, заплатили по счету, я вернусь с повинной и рассказом — своей исповедью, написанной так, чтобы у читателя не возникло ни малейших сомнений, будь это прокурор, следователь или полицейский. Эмильена выйдет на свободу, как и её голландец. Разразится еще один скандал. Через несколько месяцев. Или несколько лет. Справедливость должна восторжествовать, но чтобы справедливость восторжествовала, она никогда не должна поспешать.