Поднимите мне веки - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 134

Увы, но рукава русских рубах пуговиц не имели, и ничто не мешало этой ладошке проследовать далее, все выше и выше, причем прямо по рубцу, еле-еле, осторожно касаясь его кончиками пальчиков.

– Стало быть, скучал весь путь, княже, – уловил я явную подколку в ее голосе.

Я неловко пожал плечами, но промолчал, ибо пока не придумал ничего вразумительного.

– Стало быть… – но продолжать она не стала и, осекшись, резко повернулась и быстро пошла, почти побежала обратно в теремок, закрывая лицо моим мокрым полотенцем.

– Вот так, – грустно сказал я Дубцу, застегивая ворот и представляя, что меня ждет в ближайшей перспективе.

– Веришь, княже, она на меня когда глянула, я и дар речи утратил, – взмолился Дубец.

– Зато до того наговорил изрядно, что вчера, что сегодня, – проворчал я.

– Дак кто ж знал, что она тута?!

– А ты спецназовец или кто?! – возмутился я. – Должен был услышать! – Но остыл быстро, досадливо заметив: – Чего уж теперь. Сам во всем виноват. Думал, сюрприз сделать, вот и забыл обо всем на свете. Зато теперь, чую, мне этот сюрприз устроят.

– Сюприз?.. – недоуменно протянул Дубец, вопросительно глядя на меня.

– Это такой подарок неожиданный, – рассеянно пояснил я смысл загадочного слова и уныло поплелся в теремок, прикидывая, что бы такое предпринять.

Ну не терплю я женских слез! С детства не перевариваю их ни вообще, ни в частности! А уж когда плачет близкий мне человек – мама там или бабушка, – тут и вовсе. Про Ксению же и говорить не хочу – уже сейчас сердце щемит от того, что предстоит увидеть.

И как мне ей рассказать, что я совершенно ни при чем, а виноват во всем мир, жутко похожий на вреднючего кота, который упрямо гоняется за бедным Джерри, а по-нашему Федькой, и когда загоняет его в угол, что случается периодически, то мышонку не остается ничего иного, как принять вызов.

Но экспромт – штука опасная, запросто можно ляпнуть лишнее. Да и слова во время своего рассказа тоже надо подобрать аккуратные, обтекаемые, дабы не напугать свою лебедушку, а потому я, остановившись на лестнице, ведущей к крыльцу, подозвал Дубца и велел, чтобы он эдак через полчасика влетел в трапезную как ошпаренный и срочно вызвал меня на улицу.

– Вроде как сюприз, – глубокомысленно кивнул он и заверил, что все исполнит в наилучшем виде.

Но зайти в теремок сразу у меня не получилось – на крыльце, загораживая дверь, стояла ключница, явно дожидавшаяся меня.

«А ведь слышала, наверное, как я тут Дубца инструктировал», – мелькнуло у меня в голове, хотя за Петровну можно было не переживать – нипочем не сдаст, а потому я успокоился.

Однако едва травница открыла рот, как я понял, что все гораздо хуже, чем я поначалу предполагал. Оказывается, она и дожидалась меня, чтобы обо всем предупредить.

Ксения-то распорядилась, чтобы Любаве постелили в ее опочивальне, не только из желания оказать ей таким образом почет, но заодно и все выведать до конца.

Поначалу, когда царевна с места в карьер – они даже толком не разделись – потребовала рассказать ей все без утайки, сестра Виринея промолчала, очевидно памятуя о моем знаке.

Тогда Ксения предупредила, что ей все ведомо про нее и братца, но она глядела на это сквозь пальцы, потому как с понятием и к самой Любаве со всей душой, но коли она молчит, то сердце царевны может и остыть.

Бывшая послушница продолжала молчать. Пришлось прибегнуть к угрозам. Сурово сверкнув глазищами, царевна жестко заявила:

– А ведь ты понапрасну его боишься. Он ить богатырь, а они завсегда добрые. Коль и прознает, что ты язык не поприжала, серчать недолго станет. Ты лучше меня бойся – я таковского нипочем не прощу. Про деда-то моего страшного, о коем в народе доселе токмо шепотком сказывают да с оглядкой, слыхивала ли? Так вот, я хошь и внука его, а обидок тож прощать не приучена.

– Пошто ж ты меня так-то? – еле вымолвила ошарашенная Любава. – Мне и без того за тебя досталось незнамо скока. Ежели б Федор Константиныч вовремя не подоспел, я и вовсе удавленная с камнем на шее раков в реке кормила бы, а ты… Эвон, гля-кась, яко меня мучили. – И заголила спину, демонстрируя следы от кнута.

Ксения, не выдержав взятого тона, при виде побоев разревелась, но… не угомонилась и, чуть успокоившись, сменила тактику и перешла к ласковым уговорам. Дескать, наслушалась она, сидючи за столом, такого, что аж страшно стало, вот и хотела бы разобрать, где правда, а где ложь.

– Вот поведай-ка мне, верно ли они сказывали…

Лишь после этого Любава заговорила, но только чтобы опровергнуть.

– Ох и умна твоя лебедь белая, – одобрительно заметила ключница, осветив, как хитро и тонко раскрутила царевна бывшую послушницу, выжав из нее все возможное.

– Умна, – мрачно согласился я.

– А чего опечалился-то? – хмыкнула травница. – Енто дураку женку дурней себя подавай, дабы хошь над ней верх взять, а тебе-то… – И наставительно: – Радоваться должон. Умная женка и тебе верной помощницей станет, да и самому с такой куда веселее жить – не заскучаешь.

– Ой не заскучаешь, – подхватил я.

Ключница повернулась к двери, но открывать ее медлила, осведомившись:

– Любава-то, бедная, с утра ревмя ревет. Спохватилась, да поздно, а теперь кается, что подвела тебя. Можа, передать от тебя словцо, что ты на нее зла не держишь, ась?

– Передай, – кивнул я и, бросив взгляд на застывшего внизу Дубца, напомнил: – Через полчаса. Только смотри, не подведи! – И, вновь повернувшись к травнице, скорбно сообщил: – Вот сейчас и пойду… веселиться, а то заскучалось. Как там царевна, плачет, наверное?

Та замотала головой:

– Тебя ждет.

– Уже лучше, – вздохнул я.

Петровна усмехнулась, выдав загадочное:

– Так ты покамест ничего и не понял, княже. Ну и ладно, голова у тебя светлая, бог даст, до всего разумом дойдешь.

К сожалению, трапезничали мы, в отличие от праздничного ужина, в гордом одиночестве, то есть я и царевна, а больше ни души, так что никто не мешал Ксении приступить к детальному разбору моих приключений.

Однако начало завтрака прошло на удивление тихо. Царевна хранила молчание, не иначе как ожидая, когда я наемся, ну а мне сам бог велел не торопиться.

Однако желудок не резиновый, и, хотя я самым тщательным образом неторопливо пережевывал пищу, все равно пришло время откладывать ложку в сторону.

Царевна открыла было рот, но меня осенило, и я, встрепенувшись, успел начать первым:

– Диву даюсь, Ксюшенька. Сколько тобою любуюсь, а ты всякий раз иная. Вечером на тебя гляну, одной красой луна тебя наделила, днем солнышко иначе тебя освещает, а поутру, вот как сейчас, заря-заряница третьей наделяет. И хоть все пригожие, но уж такие разные, что аж сердце от восторга да от любви щемит.