Битвы за корону. Прекрасная полячка - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 102

Жеребцов, правда, усомнился, подоспеет ли подмога из Кремля, не говоря про Сретенскую слободу, откуда до Занеглименья и вовсе чуть ли не верста, но я заверил его, что задержки не будет. Один дробный часовец, считая с первого раздавшегося выстрела, и обе сотни появятся. Что касается слободы, то мой гонец отправится туда еще до того, как шляхта нападет.

Я не подвел, приведя людей Жеребцова вместе со своими гвардейцами именно тогда, когда поляки успели взломать ворота, проникли внутрь и послали перепуганного караульного в подклет — сами не полезли. Наше появление оказалось для них полнейшей неожиданностью.

Надо отдать им должное — нашлось немало отчаянных, пошедших на прорыв, ибо пьяному море по колено, но первый залп в упор угомонил их. Трех особо буйных — навеки, хотя я и распорядился бить по ногам, ну и у остальных тоже запалу поубавилось. К тому времени, когда подоспели остальные сотни, никто и не помышлял сопротивляться, и к утру арестантского народу в остроге изрядно прибавилось.

На сей раз я был неумолим. Как ни упрашивали меня прискакавшие поутру Мнишки — и старший и младший, — я неизменно отвечал одной фразой:

— Это уже не татьба, но воровство, и за него придется держать ответ по всей строгости.

Изображать раздражение и гнев не требовалось, я действительно был на них зол — единственный день недели, когда можно проспать хотя бы до восьми-девяти утра, и на тебе, подняли ни свет ни заря. Лишь спустя полчаса я «смягчился» и нехотя заявил:

— Постараюсь порадеть, так и быть, но не знаю, что из этого выйдет.

Однако мои намерения резко изменились сразу после визита к Годунову. Оказывается, пока я возился с изгнанием остатков поляков из Москвы и подбирал ему приличных невест, он успел меня опередить и выбрать наиболее подходящую. Кого? Да Марину Юрьевну, прах ее побери. То-то ее батюшка столь старательно стремился загрузить меня делами, а стоило мне оказаться на своем подворье, постоянно наведывался в гости.

Я-то полагал, такая любезность вызвана исключительно его прошлыми грехами, а он попросту препятствовал моим попыткам навестить Годунова. Нет, не из-за того, что в это время там находилась его дочь, а чтоб я не узнал о ее визитах к моему ученику. Стоило же мне заикнуться о том, что надо бы заехать навестить Федора Борисовича, как он заявлял, будто недавно от него и тот как раз уснул, а потому лучше бы его не тревожить понапрасну, ибо нынче престолоблюстителю гораздо лучше, чем вчера.

Впрочем, в последнем ясновельможный не лгал — Годунов действительно поправлялся очень быстро. Это я знал точно, ибо, не полагаясь на сообщения пана Мнишка, регулярно отправлял к нему Дубца. И тот по возвращении из Запасного дворца, светясь от радости, сообщал, что царевич «лучшеет прямо на глазах».

Меня Годунов встретил счастливой улыбкой и, чуть попеняв, отчего столь долго не заходил, взволнованно сообщил, что он, слава богу, во всем разобрался. На вопрос, в чем именно, Федор снисходительно пояснил, что, как он и полагал с самого начала, я попросту ошибся насчет Марины Юрьевны. Да, были монахи, но пришли они к ее батюшке, и кулич предназначался ясновельможному. Испуг же государыни был вызван исключительно тем, что она решила, будто я возомню недоброе о ней самой, кое и произошло. Более того, хотя он сам ей тотчас поверил, она на всякий случай привела в качестве свидетеля одного из монахов, отца Каспера Савицкого, и тот, положив руку на Библию, клятвенно заверил, что все происходило именно так, как поведала Марина Юрьевна.

— Ну не мог же он солгать, верно?!

«Еще как мог, — мрачно размышлял я. — Для иезуита, один из принципов которых: „Цель оправдывает любые средства“, сбрехать в таком деле нечего делать».

Я попытался обратить внимание моего простодушного ученика на несуразность — монахи-то и без того проживают на подворье пана Мнишка, так какого черта они подались в царские палаты. Однако и тут ответ нашелся. Дескать, инициатива пана Мнишка. Решил он доставить удовольствие своей дочке, напомнив о светлых и безвозвратно ушедших днях детства, вот и…

Словом, пытаться доказать что-либо нечего и думать. Вон как довольно улыбается. Рот чуть ли не до ушей, а в глазах такое безмерное счастье, что пытаться омрачить его — превеликое свинство. Остановило меня от дальнейших возражений и еще одно обстоятельство. Я уже на днях сделал ему операцию на сердце, притом без наркоза, — не хватит ли? И во второй раз рука со скальпелем у меня не поднялась. Тем более в запасе оставался резервный вариант — сама яснейшая. Ее сердце, в отличие от годуновского, оперировать можно смело, ничего не боясь, по причине его отсутствия.

Именно потому в разговоре с Федором я ограничился тем, что строго попенял на нарушение всяческих устоев, традиций и элементарных приличий. Мол, понимает ли он, как себя скомпрометировала Марина Юрьевна этими посещениями? Тот начал было оправдываться, но быстро сник и согласился со мной, что придется с этим закончить. Он даже клятвенно пообещал, что их следующая встреча состоится только на женской половине царских палат, куда он заглянет после своего окончательного выздоровления и, разумеется, в сопровождении ее батюшки.

Теперь можно потолковать по душам с Мнишковной и ее батюшкой. И я прямиком от Федора направился к ним, злющий как собака.

Ну Марина, ну Марина! Правильно про нее Пушкин сказал. Что значит гений — ни разу не видел ее, а угодил в самую точку.

И путает, и вьется, и ползет,

Скользит из рук, шипит, грозит и жалит.

Змея! змея! [58]

Но яснейшей повезло — пана Мнишка на половине дочери не было, а потому меня… попросту не пустили. Да-да, мои же гвардейцы и не пустили. Оставалось… похвалить их (а куда деваться, коль они строго следуют инструкциям) и попутно поинтересоваться, отчего государыня беспрепятственно выходила за пределы своих покоев. В ответ получил исчерпывающее объяснение, что запрета на ее уход я не давал, тем более всякий раз она покидала их в сопровождении родного батюшки.

Ну да, я ведь не ожидал с ее стороны эдакого нахальства.

Пришлось вносить соответствующие поправки и… идти искать хитрого Ёжика. Разыскал. Тот поначалу заупрямился, чуя недоброе, но я был настойчив, и он подчинился.

Едва мы уселись втроем за стол переговоров, как я, напомнив о наших договоренностях, взял быка за рога и заявил, что, коль они нарушили собственные обязательства, я имею право похерить свои. Увы, атака в лоб не удалась, поскольку пан Мнишек ехидным тоном попросил напомнить, в чем именно князь видит нарушения. Да, помнится, он действительно обещал мне голосовать на Опекунском совете так, как угодно Годунову и мне. Но разве он не выполняет этого?

А ведь и впрямь не придерешься. Я и не стал пытаться, вместо этого заявив, что пришел сюда нынче не для внесения изменений или дополнений в наши соглашения, ибо их время кончилось и наступила пора ультиматума.

— То есть как?! — подскочил Мнишек, не дослушав и ошарашенно вытаращив на меня глаза. — Я не ослышался? Ты, князь, в своем уме, говоря об ультиматуме русской царице?!