Братство обреченных - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Куликов cтр.№ 100

Но его искусство долгое время было невостребовано. Считалось, что снайперы-профессионалы не нужны. Никакой особой подготовки (и особых снайперских подразделений) не существовало. Просто в каждом пехотном отделении вручали винтовку солдатику-первогодку и говорили: ну вот теперь ты снайпер.

Трудно пробиться, когда предпочтение отдают бездарности, а талант считают всего лишь довеском к человеку. Тюничева взяли в спецназ только из-за спортивного разряда по биатлону. Долгое время его учили всему, что должен знать спецназовец, кроме самого главного, чем хотел заниматься он, — снайперской науки.

Впрочем, его талант заметили и оценили. Но без особых восторгов. «Старик, ты опоздал! Тебе надо было в Великую Отечественную родиться: стал бы Героем Советского Союза, — словно говорили глаза сослуживцев и начальников. — Пойми, теперь другие времена и совсем другой бой. Стреляешь ты отлично. Молодец! В ближнем бою, скажем врываясь в захваченный самолет, не промахнешься по террористу. И ладно! Так что учись еще и другому, пока не поздно».

Но заставлять Романа стрелять только из автомата — то же самое, что вынуждать гениального оперного тенора исполнять только легкие попсовые песенки, мотивируя тем, что опера более никому не интересна…

В довершение бед, спецназ разогнали. Роман чуть не оказался в МВД. Хорошо, что в последний момент ему нашлось местечко в «семерке». Краем уха Роман слышал, что вроде бы хорошие снайперы нужны в службе безопасности президента. Он наводил справки, но ему сказали, что без московской прописки не стоит даже пытаться…

«Интересно, многого бы достиг израильский спецназ, если бы в него принимали только бойцов с пропиской в Тель-Авиве?» — с печальной иронией думал Роман.

Шанс проявить себя появился с началом первой чеченской войны. Оказалось, что без снайперов тяжко. А хороших снайперов по пальцам можно пересчитать. Романа стали частенько выдергивать в командировки в Чечню. А он и рад был.

Вообще, с работой ему повезло. Когда Роман лежал в засаде, он словно превращался в холодную пулю. Никаких эмоций! Примерно то же самое он испытывал и на посту наружного наблюдения: мог часами сидеть, уставившись в одну точку. На войне и работе (что для него, в общем-то, являлось одним и тем же) Тюничев превращался в немногословного, погруженного в себя человека.

А вне работы Роман менялся в худшую сторону. Становился мелочным и раздражительным. Все оттого, что быт заедал его. Жену Роман не любил (не разлюбил, а именно — никогда не любил!). Просто когда появился шанс устроиться в КГБ, ему сказали: женись. Холостых туда не брали. Вот и женился на первой попавшейся. Не считал это такой уж большой жертвой ради любимой работы.

«Привыкну как-нибудь», — рассуждал про жену Роман.

Но — не стерпелось, не слюбилось. Жену он не мог бросить из-за детей (да и разводы по-прежнему не приветствовались в их системе). А душа просто выворачивалась наизнанку. Потому Роман и стал с друзьями из «кукушки» подрабатывать частным извозом. Не ради денег — чтобы отвлечься. Иногда они снимали девочек и весело проводили время. А в тот вечер, когда убили Шилкина, Роман пропадал у своей любовницы. Это могло принести неприятности. Но друзья из управления прикрыли…

После второй чеченской войны Романа перевели в центр специального назначения в Мещерино. Назначили в штаб офицером по боевой подготовке. И здесь впервые за долгие годы его душа обрела равновесие. Причем случилось это в самом неожиданном месте… на скотном дворе.

В центре было подсобное хозяйство. Выращивали овощи в теплицах. А еще держали коров, свиней, кур, прочую живность. Отвечали за это тыловики. Роман стал частенько наведываться туда, помогать. Неожиданно для себя втянулся. Вскоре его стали называть (сначала в шутку, а потом и всерьез) нештатным ответственным за скотный двор.

Например, был в их хозяйстве один бык, который признавал только Романа. Когда Тюничев уезжал в отпуск, это становилось большой проблемой для всего центра, так как бык лютовал и никого к себе не подпускал.

А еще Роман как-то решил разводить кроликов в земляном погребе. Кролики нарыли себе там ям и попрятались. Поэтому, когда кто-нибудь хотел полакомиться крольчатиной, то шел в погреб, как на охоту: ставил на зверьков петли.

Заботясь о животных, Тюничев вдруг почувствовал совершенно новый полет души. Раньше она летала, как пуля. Но этот полет был похож на выстрел (и длился, пока пуля летела до цели). Теперь же душа парила в невесомости где-то высоко за облаками. А сердце трепыхалось в груди, словно птица.

Со временем история, случившаяся в Оренбурге, стала забываться. Будто и не было ее вовсе. Ведь с тех пор столько всего произошло в его жизни…

— М-да, кто бы мог подумать, что это Генка, — задумчиво произнес Роман.

— А вы точно уверены, что он убил? — спросил Опарин.

— Кто же еще? — Рыжий полковник разлил по стаканам джин. — Он же признался. Сам посуди, Сергей: там на допросе присутствовал человек из нашей конторы. Разве он бы позволил чему-то идти не так? В нашей конторе, слава богу, своих уважают.

— Вот ты мне только не рассказывай сказочки про то, как в нашей конторе своих уважают! — с насмешкой отмахнулся Опарин. — Я прекрасно знаю, как у нас относятся к своим…

В молодости лейтенант Опарин действительно считал контору своеобразным братством посвященных. Поэтому очень удивлялся, когда встречал разобщенность, дрязги и формализм по отношению к своим. Лишь перебравшись в центральный аппарат, понял — таковы высшие соображения. Ведь обитатели вершин власти не заинтересованы в монолитности конторы. Это было бы слишком опасно для самих обитателей вершин. Потому «корпоративная солидарность» — это бранное слово в органах.

— Но ведь экспертиза на него показала, — сказал Тюничев, глядя куда-то вдаль.

— Вам же популярно объяснили, чего стоит эта экспертиза! — недовольно воскликнул Опарин.

— Так-то оно так, — с сомнением протянул рыжий полковник. — Но пойми, там очень все непросто. Ты даже не представляешь…

Полковник говорил с натугой. Потом вдруг махнул рукой и предложил:

— Давай лучше еще по одной.

Опарин опрокинул очередную рюмку с джином «Гордон драй». Еловый запах, коснувшийся было носа, резко бросился вниз, увлекаемый жидкостью. Она обожгла вкусовые рецепторы языка, словно предупреждая человека, чтоб в следующий раз не торопился, и теплым потоком ринулась внутрь. Без остановки проскочила грудь и разлила приятное тепло в желудке. Над мангалом, стоявшим рядом, поднимался дымок. Опарин сидел, откинувшись назад и опершись на руки. Голова его расслабленно шумела, джин впитывался в кровь и отправлялся в путешествие по всему телу.

— Мать вашу, мужики… — У него вдруг обострились разом все чувства. Глаза словно впервые увидели, как сочно зеленеет трава, какая невинная белизна у берез. Мимо с деловым жужжанием проносились шмели. Комарики, как маленькие разбойники, прятались в листве и ждали своего часа. На фоне этого показалось мышиной возней все то, чем он занимался в пропахшей гарью, бестолково шумящей Москве. — Какие вы м…ки! — В голове Опарина пронеслись воспоминания: разве об этом он мечтал, когда устраивался в КГБ сто лет назад? Он хотел служить государству! Нет, не государству — Отечеству! Думал, что именно в органах госбезопасности он будет нужен и полезен Родине. И в кого превратился тот мечтательный лейтенант? В сытого и чуть пьяного полковника, который непринужденно за шашлыком решает судьбу приговоренного к смерти. — Ладно, здесь в Москве никому нет до него дела! Но вы-то с ним служили! — Сергей покачал головой. — И вам ведь, ед-рить вашу мать, абсолютно наплевать: виновен он, не виновен. Признался — и хрен с ним! Главное, чтобы личная задница в тепле была. А Куравлев перебьется!