Шок-н-Шоу - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Волкова cтр.№ 39

— Убийца больше никого не тронет, — сказал дух Вени. — Ему нужен был я.

— И Мушкин, — упрямо проговорила Глория.

— Да нет же! — воскликнул он. — Мушкин его не интересовал. Мушкина Бог наказал за любопытство. Его никто на крышу не приглашал. Глория, я помню тебя другой. Ты очень изменилась за последнюю неделю. Ты не хочешь за меня отомстить? Мне казалось, что ты неплохо ко мне относилась. А теперь тебя даже не интересуют мои новые стихи.

— Ты тоже очень изменился. Раньше ты не так разговаривал, — пробормотала она. — И я не знала, что духи могут сочинять стихи.

— Что в этом такого? — обиделся Венин дух. — Сознание еще живо. Тебе, правда, не интересно? Можно подумать, что тебе каждый день предлагают творения из мира иного.

— Я хочу поскорее уйти отсюда, — призналась Глория. — Поэтому стихи ты почитаешь мне в следующий раз. Ты хотел назвать имя своего убийцы. Я слушаю тебя очень внимательно.

— А сама ты еще не догадалась?

— Нет, — покачала она головой. — Я склоняюсь к мысли, что это был совершенно посторонний человек. Потому что все наши к тебе очень хорошо относились.

— Видимость, дорогая Глория, одна сплошная видимость, — тихо засмеялся дух. — Тот, кто больше всех проявлял любовь на людях, больше всех ненавидел меня. Меня убила Марфа. Подлая тварь. Как она радовалась, когда следователь вцепился в твоего Сергея. Если бы мальчика засадили, в ее душе не дрогнуло бы ничего.

— Почему? — тихо спросила Глория. — За что она тебя убила?

— За что? — с горечью воскликнул дух. — А вот послушай:

По белому снегу зимой

Я шел, спотыкаясь, домой.

По черному снегу весной

Я шел, спотыкаясь, домой.

Не знаю времен я других,

хотя, говорят, я не прав.

Такой уж неласковый нрав

у мыслей и песен моих.

Нравится? Прости, я все-таки не удержался от исполнения. Но эти стихи отвечают на твой вопрос.

— Да? — удивилась Глория. — Но я не понимаю этого ответа.

— Хорошо, тогда вот тебе другие строчки:

Ты думаешь: красавица,

так всем должна понравиться?

А мне вот ты не нравишься,

Хоть желчью изойди.

Ну, и вообще… иди!

Она ненавидела меня за то, что я не рассыпался перед нею в нежностях, — ответил дух. — Эта ненависть началась давно. Но когда-нибудь чаша терпения переполняется. У нее появился новый любовник — красавчик, видимо, она прочила его в новые мужья, а я мешал. Все просто и старо, как мир. Она — дрянь, и готова продать или убить любого, кто стоит у нее на пути. Ты и сама этой поймешь, когда в финале начнется раздача слонов и подарков. Присмотрись к ней. Я не настаиваю на том, чтобы ты начала мстить сразу. Но, уничтожив ее, ты не только отомстишь за меня, но и убережешь многих живых от зла, которое она несет.

Неожиданно прямо над головой Глории громко засвиристела какая-то веселая, беззаботная птаха. Глория подняла голову, пытаясь разглядеть ее в густой листве каштана, возле которого стояла. Но ничего не увидела, а посвист раздавался все громче. Она перевела взгляд на Веню, но… Веня исчез. И розовая дымка исчезла. Как будто бы ее и не было только что. Она бросилась к кустарнику, стала раздвигать ветки, оцарапала лицо и руки, но дух исчез бесследно.

«Наверное, это все-таки сумасшествие, — подумала она, выбираясь из зарослей боярышника. — И дух, и уборщица, и парень с тележкой мне привиделись. А сама я нахожусь вовсе не здесь, а где-нибудь совсем в другом месте. Потому что это совсем не похоже на реальность. Может быть, мне что-то подсыпали в суп или минералку? Эта звездная команда на все способна… Но если это мои видения и мои мысли, то почему я решила, что Веню убила Марфа? О ней, как об убийце, я никак не могла подумать. Да что же это делается? Если передо мной сейчас стоял дух, то почему ему никто не удивляется? А если живой человек, разыгрывающий непонятный спектакль, то получается, что они тут все в сговоре. И среди них вполне может оказаться преступник…»

«Будем надеяться, что голос ваш не фальшивит».

Шекспир. «Гамлет», акт 2, сцена 2

Разговор с Перепелкиным взбудоражил Григория помимо его воли. Казалось бы, ни о чем особенном и не беседовали. Просто Барчук почувствовал, что молодому следователю нужна поддержка и помощь, и не стал изображать недоступную «звезду». Тем более, что парень был ему симпатичен. Но слово за слово, и Григорий стал постепенно заражаться теми же сомнениями, что тревожили Перепелкина. Бредя по побережью и полной грудью вдыхая свежий морской воздух, Барчук признался себе, что до недавнего времени имел совершенно превратные представления о Вениамине Молочнике. Скромный, застенчивый, доброжелательный, отзывчивый, интеллигентный — вот определения, которые первым делом приходили на ум, когда речь шла о поэте. Веня терялся в присутствии своей супруги, бледнел и краснел, когда она повышала на него голос. Он мог поддержать любую тему разговора — познания его в какой бы то ни было сфере были поистине безграничными. Глядя на Молочника, вряд ли кому-нибудь пришло в голову, что он интересуется финансовыми операциями, бизнесом, котировкой валют, ценами на недвижимость и прочими подобными вещами. И тем не менее, Барчук прекрасно помнил то заседание жюри, на котором Джига назвал поэта финансовым гением. Григорий знал, что Дема таким образом шутить не стал бы. Да и тон, припомнил Барчук, с которым Джига произносил эти слова, был скорее завистливым, нежели насмешливым. Марфа о финансовых способностях мужа отзывалась презрительно, даже сказала как-то Барчуку, что вынуждена заниматься всеми делами Вениамина, связанными с издательским бизнесом, хотя ей совершенно недосуг. Но насколько она была искренней, говоря это? «Что я знаю об организационной стороне проекта? — спрашивал себя Григорий. — Да ровным счетом ничего. Демьян знает, что меня подобные темы никогда не занимали, поэтому и в курс дела не считает нужным вводить. Но те члены жюри, которые прислушивались к мнению поэта, видимо, знают больше. Например, Махалов или Мирзоян редко вообще кого-либо слушают, кроме себя любимых. А тут умолкали, когда начинал говорить Молочник. Нюанс многозначительный. И как это я тогда не обратил на это внимание?» Барчук вполголоса беззлобно выругался. Как-как… Понятно как. Он тогда вообще ни на что не обращал внимания. Он тогда Марфой Король любовался. Остальное ему было по барабану. Он даже на девчонок длинноногих не смотрел. А выступил один раз, когда за Глорию Кошелкину пришлось заступаться. Он тогда ее отстоял, да и Вениамин сказал свое веское слово в ее защиту. Потом Марфа долго Гришу пилила. «Не понимаю, что ты нашел в этой дурнушке, — говорила она. — Да, я согласна, под роль «козы отпущения» в моем сценарии она подходит идеально. Но таких на втором туре было пруд пруди. Почему именно эта девчонка? Говорят, ты еще к ней на малую родину ездил — уговаривал. Объясни!» Барчук сначала отшучивался, а когда Марфа пристала к нему в очередной раз, обнял ее за плечи и проникновенно посмотрел ей в глаза. «Дорогая Марфа, — сказал он мечтательно. — Ты никогда в детстве не грезила о том, чтобы к тебе приплыл корабль с алыми парусами? Или хотя бы о том, чтобы прискакал принц на белом коне? Ну, на крайний случай, на белом „мерседесе”?» Марфа усмехнулась и отрицательно помотала головой. «Терпеть не могла всякие сладкие сказочки, — сказала она. — Видишь ли, я очень рано поняла, что на принцев в нашей жизни рассчитывать не приходится. Все зависит только от меня. Как только я свыклась с этой истиной, мне стало очень легко жить». «Я тоже рано свыкся с этой истиной, — сказал Барчук. — Несмотря на то, что все меня считали и до сих пор считают «золотым мальчиком» и баловнем судьбы. Как только я встал на актерскую тропу, а это произошло лет в двенадцать, родители очень быстро вдолбили мне, что на их поддержку я могу не надеяться. Снимают мальчика — пусть снимают. Но проталкивать меня они не собираются. Так я и пробивался — исключительно сам. Но с одной детской мечтой я до нынешнего дня так и не смог расстаться. Мне еще лет в семь, когда я впервые прочитал историю про Ассоль, очень хотелось стать таким, как капитан Грэй. Приехать на большом, красивом корабле в какую-нибудь глухомань и осчастливить какую-нибудь бедную девушку. Ну, если и не на корабле, то хотя бы на машине „Победа”. Мне казалось, что дарить счастье другому — самое трудное, но зато и самое почетное занятие на свете. А теперь я еще знаю, что ты и сам становишься немножко счастливее, когда выступаешь в роли спасителя, чудотворца, ну или еще какого персонажа, подобного им». «А я не хочу никого делать счастливым, — жестким тоном тогда сказала Марфа. — Я поняла это тогда, когда увидела, что мне это вполне по силам. В молодости я умела делать из людей то, что хочу. Могла завести, куда угодно. Я и сейчас могу. Нет, не думай, помыслы мои были чисты, я хотела, чтобы все, кто меня окружает, стали лучше, сильнее, счастливее… А потом я подумала: какого черта? Какое я имею право? Может быть, человек вовсе не хочет, чтобы счастливым его сделала я? Может быть, лучше будет, если он сам добьется своего счастья? Вот Веньку я когда-то сделала счастливым. И что?»