Нешкольный дневник - читать онлайн книгу. Автор: Антон Французов cтр.№ 21

Я боролась с собой до последнего. Меня отталкивал и одновременно манил этот страшный мир: ночные заказы, полет машины по темным улицам, хриплая брань и резкий свет в глаза, неоновые огни и темное небо, зажатое меж дымными громадами домов. Мужчины, мужчины, мужчины. Мир, отнимающий душу и тело, мир, растлевающий, но мир, в свете своих мерзостей, своей грязи заставляющий понять цену истинным радостям жизни. Я боялась возвратиться туда.

Но однажды мое терпение иссякло. Мой дар самовнушения в очередной раз сыграл со мной дурную шутку: я убедила себя в том, что из Саратова я бежала вовсе не от этого ночного мира. А от крови, пролившейся в «Карусели». Эскорт-услуги и смерть нескольких людей, которые, как ни крути, не были для меня посторонними, сцепились в моем сознании. Цепочка: эскорт — смерть, смерть — эскорт.

И — пошлый вопрос: кто, кто после Геныча станет моим сутенером?

В один прекрасный вечер, а он был действительно прекрасен, даже несмотря на то что тетя смотрела чудовищный сериал, а ее сожитель заперся в кладовке и пел там песню «Как хорошо, что здесь мы сегодня собрались». В этот вечер я унесла телефон на кухню и, несмотря на бурчание тети: «Только попробуй котлеты сожри!» — набрала номер. Один из номеров, извлеченных из плохо продаваемых мною газет. Набрала первый попавшийся и, как позже оказалось, едва ли не самый неудачный в Москве. На том конце забулькало, потом далекий голос хрипло сказал «Аде!» и спросил, что мне, собственно, надо. Я почему-то жутко захотела бросить трубку, но тут до меня донеслась очередная сентенция тети насчет котлет и недопустимости их пожирания, и я сказала в трубку, что я насчет работы. Там обрадовались, тут же зарядили мне, что это превосходное решение, что есть превосходная вакансия с превосходной зарплатой и превосходной возможностью проживания в Москве. Мой собеседник, он назвался Павлом, даже стал заикаться от усердия и немедленно предложил встретиться.

Я назвала свое имя и описала, в чем я буду. Описание было коротким, потому что одета я была жутко, из приличных вещей — только блузка из Саратова. Да еще была у меня юбочка, так она была в стирке. Забились возле станции метро, и тут вошла тетя и прямо заявила мне, что если я звоню в свой идиотский Саратов, так лучше сразу Мне убираться и не дожидаться, пока счет придет.

Я сказала, что и так ухожу, но ничего договорить не успела, потому как тетка сразу обрадовалась, молниеносно собрала все мои вещи и швырнула их к порогу. Забыла только о золотом браслете, который подарил мне Хомяк.

Павел оказался коротышкой, который даже подпрыгивал

от усердия, чтобы заглянуть мне в глаза. У меня ведь метр семьдесят пять, плюс каблуки. Но сразу было видно, что вербовщик он опытный, благо ощупал меня не прикасаясь. Взглядом.

Выбирать мне особо было нечего, и я согласилась на все условия, выдвинутые этим Павлом.

И начались самые жуткие месяцы моей работы, неблагодарной работы проституткой. После саратовского элитного агентства, после вежливого Геныча, достаточно сносных девочек и надежных, платежеспособных клиентов я получила злобного сутера-уголовника и тупых, страшных, с дешевой косметикой, безвкусных блядей в качестве коллег. У Павла, которому я позвонила, не было даже своего офиса: контора базировалась в занюханной коммуналке, тут же жили все иногородние проститутки, тут же находились «апартаменты>», продекларированные во всех рекламных объявлениях этой самой конторы, носившей незамысловатое название «Алена». Если в Саратове мне никогда не приходилось покупать себе для работы косметику и «резину» самой, то тут… До Москвы и «Алены» мне никогда не приходилось стоять на улице, мерзнуть, получать плевки дождя, попадать в мусарню, чтобы быть трахнутой в подсобке наглым, прыщавым летехой. Никогда не случалось отрабатывать минет в машине, иметь секс в телефонной будке и на грязном капоте тачки, я не попадала под групповичок и кидалово. Все это я прошла. Вот она, Москва, вот она, реализованная мечта о житье в столице!

И все было бы сносно. Я даже свыклась с тупыми блядями, которые издевались надо мной, над моей правильной речью и говорили, что эти провинциальные шалашовки корчат из себя не знаю что. Сами-то они считали себя москвичками, конечно: одна откуда-то из Зеленограда, вторая из Клина, а другие и вовсе из Тверской области. «Этапом из Твери зла немерено, лежит на сердце тяжкий груз…» Это они постоянно слушали, да еще Наговицына — «На свиданку в лагеря», а еще женский блатняк, который въелся мне в кожу, как грязная ржавчина: «На свободе есть у вас ромашки да жиганчики, а на зоне будут вам злые вертухайчики!» Мне очень тяжело это переносить. Они все напоминали мне братнину Варю-Колю. Сплошная матерщина, нечистоплотность. Использованные прокладки в грязной раковине. Но все это еще можно было терпеть, а вот к числу непереносимого в моей жизни я относила пока только одно: сутера Грибанько. Это был бритый, усатый хохол, озлобленный на весь мир, изъясняющийся на чудовищной смеси русского и украинского языков, которую в принципе можно было разобрать, потому что она была щедро приправлена интернациональным русским матом. Сутер по всем документам был Гребанько, но все думали, что — Гребанько, а девки привычно сглатывали (как что, понятно?) первые две буквы. Вот так и именовали — за глаза, а иногда, в цвет, в глаза. Сутер зверел, мог избить запросто, а клиентуре, которой он нас спихивал, не было интересно, есть у меня синяк под глазом или нет. Он не утруждал себя заботами: Грибанько было совершенно до фонаря, попала ли девчонка под «паровоз», беспределыциков или извращенцев. Единственное, чего он боялся, так это «приемов». Потому что тут могла пострадать не наша, а его рожа и прочие органы. А также зарплата.

Сам он сожительствовал практически со всеми проститутками, которые работали на контору Павла. Думали, что он и самого Павла рихтует. Этот Грибанько мог все, что движется, осеменить. Мне он предложил с ним трахнуться в первый же день, я ничего не ответила и ушла в отведенную мне комнату — с тремя соседками и многочисленными соседями-тараканами. Мускулистые такие особи. Тараканы в смысле. Но Грибанько от меня не отстал и окончательно возненавидел после одной сцены. Он поймал меня в коридоре коммуналки и стал дышать луком — «яко гарно цыбули пое, блядско-паньско» — что-то непотребное нес. Я пронырнула у него под локтем, а он мне вслед пробурчал: «Эка спесивка, бля! Мабуть, зна: яка барыня ни будь, а все равно ее ебуть».

Меня взбесило это, я обернулась: «Ну это тебе лучше известно, ты ж у нас Ебанько».

Погорячилась я, зря это. С тех пор он меня жутко невзлюбил. Всячески старался меня подставить. А я видела, к чему может привести ненависть этого урода <нрзб> две девчонки попали под беспределыциков, отмороженных тварей, одну, каким-то чуркам сданную, просто убили, а вторую порезали малолетки-скинхеды. Отрезали уши и нос чуть ли не на Охотном. После этого ей уже никуда. А рядом текла пафосная Москва, шли важные люди с думами о вечном.

Мне приходили в голову опасные аналогии. Еще когда я жила в Саратове, мне рассказывали о том, что ждет мальчишек в армии, что такое дедовщина, как это жутко и до каких диких форм может дойти, вплоть до мужеложства и кровопролития. Конечно, я не могла понять, что такое дедовщина. Унижения, избиения, издевательства. У нас жил во дворе Алеша Алякринский, интеллигент в каком-то неимоверном поколении. Его угораздило попасть в армию — его, профессорского сына, выпускника филфака универа, очкарика и эрудита. Чуть ли не в первый же день полуграмотный старшина, то ли Гунькин, то ли Булькин, избил его до полусмерти, приговаривая: «Ученый? Институты кончал? Можешь считать, падла, что твои институты только начинаются!» Алеша Алякринский вернулся из армии с отбитыми почками, угрюмый, почти ослепший инвалид. Говорят: мальчишка должен отслужить в армии, чтобы стать настоящим мужчиной, не иначе. Потому что только в армии учат выживать. В условиях нашей армейской действительности сказать такое — это все равно что пожелать девочке пойти в проститутки, потому что это тоже учит ее выживать. Учит выносливости и терпению. Если мужчина должен уметь завоевывать, а этому учатся в армии, то женщина, следуя этой модели, должна уметь отдаваться, а этому учатся на панели. Так?