Любовь, похожая на смерть - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Троицкий cтр.№ 22

– А как насчет заявления в суд? – нахмурился Радченко. – Мы вчера договорились.

– Господи, я же объясняю: все в голове кувырком с продажей квартиры, – взгляд Алексея блуждал по стенам, ни на чем не задерживаясь. – Ляпнул вчера. А потом за голову схватился. У нас с Ириной такое правило: мы никаких заявлений в суд не подписываем. Нам эти тяжбы не нужны. Одна морока.

Женщина, стоявшая в двери, не произнесла ни слова. Еще раз подняла взгляд на Аллу, повернулась и ушла, не сказав ни слова.

– Но от вашей супруги ничего не требуется, – Радченко шагнул к Алексею. – Только подтвердить, что она знакома с Аллой. Это очень важно. Очень.

– Ничем не могу помочь, – Алексей продолжал затравленно улыбаться. – Я думал, вы насчет квартиры.

– Пошли отсюда, Дима, – Алла поднялась. – Не унижайся перед этой… Перед этим…

Через минуту они стояли на лестничной клетке, дожидаясь лифта. Гуляев подбрасывал и ловил в воздухе брелок. Радченко сосредоточенно листал записную книжку. Алла вытащила из сумочки платок. Она опустила голову и, казалось, была готова вытереть набежавшую слезу. Но только сморгнула и снова убрала платок в сумочку.

* * *

Компаньонами Солод называл начальника своей службы безопасности Вадима Гурского, его ближайшего помощника Пашу Клокова по прозвищу Пулемет. Эти парни не парились в одной приемной с посетителями – у них была своя дверь, через которую сюда можно попасть прямо из помещения охраны.

Постучав, Гурский и Клоков вошли и встали у порога. Физиономия Гурского, статного брюнета лет сорока пяти, с узкими пижонскими усиками, была кислой. Пулемет выглядел внушительно и строго: двухметровый амбал с широченными плечами, обтянутыми темным пиджаком, под которым угадывались две подплечные кобуры; третий ствол он таскал под брючным ремнем, четвертый – в кобуре на щиколотке левой ноги. На лице напечатана готовность ловить каждый вздох хозяина, выполнять любую его прихоть. Вечно оттопыренная нижняя губа выражала презрительное отношение к большому человеческому миру, полному лохов и быдла. Пулемет мусолил во рту кончик изжеванной пластиковой зубочистки, перекладывая ее языком с места на место.

В свое время он работал на Исмаила, авторитетного гангстера, который держал несколько пунктов, где продавал краденные в Европе машины. Но однажды получил предложение Солода и решил перейти к нему на службу, потому что тут пахло большими деньгами, а прежний хозяин был сволочью и жлобом, каких поискать. На прощание Паша Клоков перестрелял Исмаила и его охранников из автоматического оружия, дал отставку своей старой любовнице и начал жизнь с чистого листа.

– Мы на минуту, – начальник службы безопасности сделал полшага вперед. – Только короткий вопрос. Милиция в Апрелевке и Москве уже заканчивает расследование того, как бы это сказать… Происшествия, что ли… Недоразумения. Ну, с женщиной, которая умерла… Которая скоропостижно…

Гурский не знал, как правильно назвать покойницу. То ли Аллой – именем жены хозяина. То ли еще как. Подыскивая мягкое дипломатичное определение, он морщил лоб и щелкал пальцами. Подмывало сказать: «Женщиной, которую мы грохнули в Апрелевке. Затем труп перевезли в Москву, и покойница превратилась в вашу супругу». Но он ничего такого, конечно же, не сказал. Мудреные фразы заменило короткое покашливание в кулак. Хозяин не любил, когда вещи называют своими именами да еще вдаются в детали, которые ему неприятны. Детали – это лишнее. И Гурский усвоил язык недомолвок и долгих выразительных пауз.

– И? – Солод почесал голый живот.

– Так вот, результат следствия нулевой. – Гурский громко щелкнул пальцами, будто из пистолета выстрелил. – Мы не оставили ментам ни одной зацепки.

– Хвалилась овца, что у нее хвост, как у жеребца, – громко сказал Солод. – Работу вы сделали грязно. Положили двух ментов – это главное. Ко всему прочему, на месте оказался неизвестный мужик, который едва не изнасиловал женщину. И этому уроду вы позволили уйти живым.

– Он ушел, потому что в тот момент Клоков перезаряжал автомат, – пролепетал Гурский. – Тот хрен был ранен, может быть, смертельно. Но это неважно, что он ушел. По виду это какой-то чурка. Если он не подох от ран, то наверняка наложил в штаны и уехал к себе домой пасти баранов. Тут нечего беспокоиться.

– Вы чуть не провалили дело, – продолжал кипятиться Солод. – А теперь заваливаетесь сюда, еще и пальцы гнете… Понты гоняете: зацепки они не оставили… Сказал бы я тебе, как это называется. Одним коротким словом. Слушай, Вадим, давно хотел спросить. Только честно отвечай. Ты, случайно, не страдаешь какими-то тяжелыми заболеваниями головы?

Гурский пожал плечами.

– Странно, странно, – продолжил Солод. – Или ты от меня свою болезнь скрываешь? Кисты мозга у тебя нет? Ну, что, угадал? В точку?

– Нет у меня никакой кисты.

Голова Гурского поникла. Солод прав: работа грязная, грубая. И если бы не тот ночной ливень, смывший все следы, ментовское следствие двигалось бы скорее. Он вспомнил, как Паша Клоков достал из-под плаща автомат; ударила очередь, и… Если честно, выбирать было не из чего: или ты стреляешь, или в тебя стреляют. Кроме того, под угрозой оказался исход дела, над которым работали два месяца, в которое хозяин вбухал кучу денег.

… В тот день все шло гладко. Гурский ходил за этой бабой по пятам с утра до вечера. Сел в одну электричку и доехал до Апрелевки. В условленном месте стояла машина, за рулем сидел Паша Пулемет. Лил дождь, Гурский шел за телкой по ночным улицам. А потом сделал все, чтобы делюга прошла гладко и тихо: догнал, ударил… И откуда взялся тот мужик в рабочей спецовке, откуда понаехали менты – до сих пор не понять.

– Ну, чего у тебя за вопрос? – Солод поморщился. – Говори.

– Есть утечка из милицейских источников: у следствия появился свидетель. Некий Петр Афонин. Торгует на местном рынке. Уж чего он видел, непонятно. Живет через дом от места происшествия. Но менты зашустрили, когда нашли этого таракана. Переселили его в какое-то новое место… Черт знает куда. Подальше от людских глаз. В своей квартире Афонин больше не появляется. Ментам хочется, чтобы он дожил до суда. Мы по своим каналам поискали – ничего. Но оставлять этого Афонина… Оставлять его никак нельзя…

– Почему я об этом слышу только сейчас? – прошипел Солод.

– Информация вчера поступила. Вечером.

– Ладно, идите, – махнул рукой Солод и выругался вдогонку.

Вера Снегирева, одноклассница и старая подруга Аллы Носковой, жила в лабиринте старых переулков возле Садового кольца. Окна квартиры выходили на небольшой скверик, где в хорошую погоду она гуляла с сыном, пятилетним Сашей.

Старшая дочка Анечка сегодня была у бабушки. Перед тем, как отправиться с ребенком на прогулку, Снегирева долго стояла у окна, глядя на крыши старых домов. Затем она медленно осушила стакан крепленого вина. Подумала и выпила еще полстакана. Глаза чесались, будто она лук резала; хотелось заплакать, но она не заплакала.