Крестная дочь - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Троицкий cтр.№ 47

Дядя Гоша крепче сжал плечо Лены, стал валить ее на кровать. Панова ухватилась за край стола. Парни переглядывались и перемигивались.

– Если вы меня хоть пальцем тронете, я обращусь в милицию. Я вас…

Лена хотела что-то добавить, но при упоминании милиции парни заржали, будто она сказала что-то очень прикольное. А Карим, отсмеявшись, подался вперед, заглянул ей в глаза.

– Жалуйся, – сказал он. – Только знай, что мой старший брат заместитель начальника городской милиции. Если только пикнешь, заткну тебя в палату для психов. Будешь там торчать, пока не вперед ногами не вынесут.

– Да уж, – кивнул дядя Гоша. – Ты, землячка, тут особо не выделывайся… Ты сама в гости пришла. Это понимать надо. А восточное гостеприимство это…

Он не закончил мысль, резко дернул Панову за шею, повалил на лежак. Задрал майку и приказал парням, чтобы те помогли спустить с женщины джинсы. Через две минуты Панова видела только морду дяди Гоши, от натуги покрывшуюся пятнами румянца. Пот блестел на его щеках, на носу висела мутная капля. Дядя Гоша дышал тяжело, будто на лесоповале бревна ворочал. В легких что-то свистело и шипело, глаза блестели, изо рта торчали стальные зубы. Позвякивали пружины матраса.

Панова закрыла глаза от омерзения, она пыталась высвободить руку, чтобы ударить эту сволочь в морду, но на плечи кто-то навалился, намертво прижав ее к топчану. Кто-то держал ее за ноги, Лена вертелась, стараясь освободиться, но дыхания не хватало, а силы кончились слишком быстро. Каким-то чудом она все же освободила правую руку, попыталась ударить дядю Гошу кулаком или расцарапать его морду. Но ствол пистолета ткнулся ей в губы. Она увидела Карима, стоявшего над койкой.

– Не дергайся, сука, – прошипел санитар. – Лучше не шевелись… Может быть, живой отпустим.

«Уазик» остановился возле одноэтажной постройки. Тишина, как на кладбище, даже собачьего лая не слышно. Ворота, сваренные из листов жести, заперты, пудовый замок обмотан ржавой цепью. Больные уже спят, потому что время позднее, неурочных визитеров здесь никто не ждет. Только в ближнем окне горел свет, через решетку и запыленное стекло виден человек в камуфляжной куртке, лежавший на письменном столе посередине комнаты, точно под лампочкой. Подложив под голову стопку газет и прикрыв ноги коротким одеялом, он заливисто храпел.

Зубов, сообразив, что на столе спит охранник или вахтер, постучал в дверь кулаком. Но мужик только перевернулся на спину, закрывая лицо от света. Зубов постучал настойчивее, носком тяжелого башмака. Охранник разлепил веки, сладко зевнул, доплелся до окна, прижался щекой к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит на улице. Суханов, подскочив к окну, развернул крупную купюру и показал пальцем на дверь.

Через минуту вся компания оказалась в помещении. Зубов вел переговоры с вахтером, то ли тупым по жизни, то ли плохо понимавшим чужой язык. Суханов и Тайм стояли у входной двери, дожидаясь, когда узбек проблеет что-то вразумительное.

– Журнал регистрации у вас есть? – второй раз спросил Зубов. – Ну, тетрадка такая, куда записывают имена поступивших больных.

– Тетрадка? – взгляд вахтера блуждал по темным углам. – Чего такое?

Суханов потеряв терпение первым, он подтолкнул вперед Тайма и сказал:

– Переведи этому хрену собачьему, охраннику этому, что нам нужна больная по фамилии Панова. Русская женщина. Поступила сюда два дня назад.

Тайм что-то сказал по-узбекски. Охранник отрицательно помотал головой.

– Он говорит, что русских женщин к ним не привозили уже полгода. Врет, конечно. Тут только одна больница на всю округу.

– Тогда пусть отдает деньги.

Охранник, уже спрятавший рублевую купюру в подштанники, все понял без перевода. На этой работе ему никогда не перепадали чаевые, а таких денег он в руках не держал с прошлого года, когда продал соседу двух баранов. Закладывать санитара Карима не хотелось, этот парень конченый псих, он запросто может порезать или избить до беспамятства, но расставаться с деньгами – это хуже тяжелых кулаков, это выше человеческих сил. Охранник распахнул дверь в темный коридор, махнул рукой и сказал по-русски почти без акцента:

– Пойдете прямо, потом повернете. И снова повернете. Девятая палата. Если кто спросит, я вам ничего не говорил про эту женщину. И вообще вас в глаза не видел. Потому что хочу дожить до свадьбы старшего сына.

Через минуту Зубов толкнул дверь девятой палаты, нашарив на стене выключатель, врубил верхний свет. Постель справа пуста, на матрасе валяется скомканная фланелевая курточка с оторванным воротом, возле стула войлочные тапочки. На другой кровати, отвернувшись к стене, спит женщина с пегими волосами. Суханов вошел следом, оценив обстановку, тронул женщину за плечо. Харитонова застонала, будто ее ножом пырнули. Только что в счастливом сне она целовали руки главного врача, благодарила его за чудесные таблетки и все шептала, что ей с каждым часом легче, а опухоль на шее уже не растет, наоборот, она уменьшилась в размерах, кажется, рассасывается.

Суханов задал пару вопросов, но женщина, не поняв их смысла, неожиданно соскочила с постели, упала на колени, попыталась завладеть его рукой и ткнуться в ладонь губами. Сон Харитоновой не закончился, вот он врач, вернулся из Бухары, купил там полосатый халат и сразу же наведался в девятую палату узнать о самочувствии больной. Суханов спрятал руки за спиной, а Зубов ухватил женщину за плечи и тряхнул так, что Харитонова наконец проснулась.

– Где девчонка из твоей палаты? – крикнул Зубов.

Женщина поднялась с пола, смахнула со щеки слезинку и села на койку.

– Девчонка? – зло переспросила она. – Ясно где… Наверное Карим увел. На другой стороне двора у него свой сарай. Там посмотри. Раз ты такой любопытный.

Харитонова улеглась на кровать, отвернулась к стене, переживая горькое разочарование: человек в полосатом халате вовсе не врач, а какой-то проходимец. И нечего было перед ним на коленях ползать.

На темном больничном дворе гулял ветер, от которого слезились глаза. Только яркий месяц освещал голую вытоптанную землю, колючие кусты барбариса и какие-то постройки, похожие на кошары для овец. Где-то вдалеке едва светилось окошко, залепленное бумагой. Зубов, сердцем чувствуя близкую беду, побежал вперед. Суханов тормознул, ухватил за ворот пиджака Таймураза, развернул его к себе лицом и строго предупредил:

– Если попытаешься намылить лыжи, получишь пулю в спину. Не делай глупостей, тогда неплохо заработаешь.

– Я с вами, – ответил Тайм.

Зубов, присев под окном сторожки, пытался разглядеть, что происходит внутри. Едва слышались мужские голоса и смех, но слова разобрать невозможно. Окно заклеено пожелтевшими газетами, свободной оставалась узкая полоска стекла. Угол обзора слишком узкий. Вот какой-то худой мужик, весь в наколках, поднялся с топчана, влез в штаны и, затянув ремень, бросил короткую реплику. Снова смех и матерная ругань. Вот узбек в коротком белом халате расстегнул молнию на штанах, спустил трусы, и, сделав шаг вперед, пропал из поля зрения. Зубов отвернулся.