Амнистия - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Троицкий cтр.№ 11

Еще одна комната… Еще одна съемная квартира, счет которым давно потерян.

И все тот же сон заставляет его просыпаться.

…Стук молотка за стеной. Молоток стучит, стучит. Кажется, не будет конца этому стуку. Но вот все затихает, становится слышен шум проливного дождя за окном. А он, Тарасов, больной, совершенно разбитый лежит на жестком самодельном топчане, уставив взгляд в темный деревянный потолок.

Он не в силах пошевелиться, он так слаб, что не может протянуть руку к чашке с водой. Грань между жизнью и смертью, между явью и бредом, сделалась совсем тонкой, едва различимой.

Тарасов стонет. Но этот стон не слышит никто из людей. Стучит дождь по тесовой крыше. Стучит молоток, и все другие звуки растворяются. А Тарасов все лежит, смотрит в потолок, он знает происхождение этого стука.

Хозяин дома Василий Лукич сколачивает гроб. Непогода, уже третью неделю дождь льет, как из ведра. Рыбак не может выходить в Онегу. Он томится от вынужденного безделья, не знает, чем себя занять.

И вот он, уверенный, что Тарасов уже не долго проживет, что протянет ноги не сегодня, так завтра, принимается мастерить гроб. Стругает доски, пилит, подгоняет по мерке.

А Тарасов все лежит и ждет смерти. Он сам знает, что скоро умирать. Теперь он слышит, как за тонкой стенкой хозяйка Мария Петровна обращается к мужу:

– Вася, иди суп похлебай.

– Подожди, – отвечает тот. – Я уж скоро управлюсь. Тогда и поем.

– Пустое это дело, – говорит хозяйка. – Может, он и не умрет.

– Не умрет, – передразнивает Василий Лукич. – Да от него уже покойником воняет. Он и пары дней не протянет.

Тарасов смотрит в потолок и тихо стонет. Ему не хочется слушать чужой разговор, не хочется жить, но и умереть он не может. Он тянется к чашке. Рука дрожит, вода выплескивается на пол, чашка падает.

– Говори тише, он может услышать.

– А что тут у нас за секреты? – удивляется Лукич. – Он сам знает, что помирает.

– Прошу тебя, Вася, тише. Ты бы лучше, чем гроб делать, за доктором на лодке съездил.

– По такой-то погоде? По такому дождю? Если разведрится, съезжу в конце недели. Только не разведрится. На всю неделю по радио дождь обещают. Говорю же, не жилец он. Помрет не сегодня, так завтра. И доктор ему не нужен.

Слышно, как хозяйка шмыгает сопливым носом. Видимо, в этот момент она сморкается и вытирает водянистые глаза кончиками платка.

– Скорей бы уж…

Мария Павловна переходит негромкий шепот.

– Скорей бы уж он помер. Измучилась я вся с ним. Стонет и стонет. Ни днем, ни ночью никакого спокоя нет. Измучилась я…

– Потерпи, – отвечает муж. – Не долго теперь мучиться. Ведь и живым его в могилу не закопаешь. А то, может, его обратно к озеру отнести? На то место, где ты его нашла?

– Господь с тобой…

– Я и говорю, не закопаешь живым, – говорит Лукич. – Я на себя греха такого не возьму.

– Что ты, что ты…

– А, может, он преступник? Может, он зек беглый?

– Не похож он…

Тарасов не может дослушать разговор, сил не осталось.

Он лежит на спине, смотрит в потолок и плачет. Болят сломанные ноги, лоб сделался горячим, а язык сухим и шершавым. Слезы туманят глаза, потолок расплывается, темный дождливый день сменяется таким же темным вечером. Но некому вытереть слез.

Он снова забывается дремотой, стонет во сне, бормочет какие-то слова. Сколько времени он тогда проспал? Неизвестно. Жужжат комары, дождь барабанит по крыше. А за стенкой все стучит молоток. Стук-стук-стук… Господи, когда же это кончится, когда придет смерть?

…Хозяйка садиться в изголовье кровати. В её руках чашка с крепкой ухой, поверх которой лежит толстый ломоть черного хлеба.

– Поешь, – говорит она. – Надо есть.

Тарасов с усилием отрывает голову от подушки, пытается сесть. Но боль сводит ноги. Он морщится, старается не застонать. Мария Петровна подкладывает вторую подушку ему под спину. Она поит Тарасова из чашки бульоном. Он обжигается, но пьет, кусает хлеб. Первый раз он чувствует аппетит. Он хочет есть.

– Который сегодня день? – спрашивает он.

– Двадцать девятое, – отвечает хозяйка.

– А месяц который?

– Май.

Вот как, уже май. Тарасов сбрасывает лоскутное ватное одеяло, смотрит на ноги, бледные, сильно истончавшие. Но живые, без синюшных гангренозных отеков. Становится легче.

Фельдшер из ближнего поселка показался на острове только в начале июля, когда Тарасов, подставив под плечи самодельные костыли, делал по комнате неуверенные шаги. Нацепив на нос очка, фельдшер ощупал ноги больного. Сказал, что без рентгена трудно поставить правильный диагноз, но, кажется, кости срослись правильно. Хочется на это надеяться… Иначе придется снова ноги ломать. Надо вести больного в Павенец, в больницу.

Фельдшер копается в бумажках, вынимает ручку.

– Как ваша фамилия? – спрашивает он Тарасова.

– Самсонов, – говорит Тарасов. – Петр Петрович. Москвич. Приехал порыбачить. И вот несчастный случай. Спрыгнул в воду, а там неглубоко и камни. Ноги поломал…

Тарасов убежден: что свое имя он раскрывать не должен. Он выздоравливает, он скоро встанет на ноги. Накопились счета, которые он должен оплатить. Теперь его жизнь приобретает особый смысл.

Фельдшер снова щупает ноги.

– А кто накладывал шины? – спрашивает он.

– Это я, – из темного угла комнаты выступает хозяин. – Я немного в этом деле петрю. При медсанчасти на зоне пять лет работал. Лепилой.

Тарасов снова не может сдержать слез. Это слезы счастья. Он будет жить. Через час ему помогают забраться в лодку фельдшера.

Над водой стелится утренний туман. Тарасов смотрит на удаляющийся остров. Забыты все обиды. На берегу стоят Мария Петровна и Василий Лукич. Они машут руками, что-то кричат. Но за гулом мотора слов уже не понять.

Он машет рукой в ответ, он уплывает отсюда навсегда. Уплывает в другую жизнь. Люди на берегу, а затем и сам остров скрываются в тумане.

Свеженький, как молодой огурец, гроб остался стоять в сенях. Авось, самим хозяевам пригодится.

* * *

А ведь как все хорошо начиналось…

Каша заварилась около двух лет назад. Директор театра, ещё не подписав заявление Тарасова об увольнении по собственному желанию, покачал головой и криво усмехнулся: «Максим, не переоценивай свои возможности. Мы тут тебя не зажимаем. Но ты со своими задатками, со своим актерским уровнем можешь рассчитывать только на вторые роли. Пока. Еще успееешь вырасти». «Мне не нужны вторые роли, я уже много переиграл вторых ролей», – буркнул Тарасов.