– Мне не нужны платья, тем более дешевые. Мне нужен мужской костюм. Приличный. Типа того, что на тебе.
– Таких, к сожалению, нет.
– Хочешь, чтобы я вызвал своих ребят и вместе с ними пошел на склад посмотреть, что у тебя там есть и чего нет? А начну я с твоего кабинета, с этого вот шкафа. А заодно уж, поскольку начал, займусь и левым товаром. И водку проверю, которую ты в продуктовой секции выставил. И все остальное.
– Я не могу одевать полицию за свой счет, иначе в трубу вылечу.
– Бандитам ты платишь, и в трубу еще не вылетел. А полицейским помочь не желаешь? Вот ты как? Ладно…
– Кому я плачу? – захныкал Мещерский.
– Тебе имена назвать? Ты вообще чего хочешь? Чего добиваешься?
Бессмысленные вопросы поставили хозяина кабинета в тупик. Девяткин славился крутым нравом, и его скрытые угрозы наверняка не пустой звук. Мещерскому пришлось сдаться. Его жалкое сопротивление с самого начала было бесполезным.
– Я не сказал, что не желаю помочь полиции. Помогу. Это мой святой долг.
– Ну, наконец-то. Вот и умница. Значит, костюм. И еще троечку сорочек. Фирменных, а не то китайское барахло, что валяется в торговом зале. И галстук. И еще пару летних ботинок. Самых лучших.
Через сорок минут Девяткин вышел из магазина, сжимая ручки фирменных сумок. Директор универмага метался по кабинету, как таракан по освещенной кухне. Лучший костюм, который он выписал из Москвы для свояка, как назло, оказался впору Девяткину. И туфли тоже подошли. Про такие мелочи, как рубашки, носки, пару галстуков, и говорить не стоит.
– Чертов вымогатель, – прошептал Мещерский себе под нос. – Тебе не костюм нужен, а бушлат деревянный. Жаль, тебя в субботу Клоп не подстрелил. Надо же, он думает, что я корова, и приходит сюда с доильным аппаратом…
Глава 3
Ночь не принесла прохлады. Девяткин, накрывшись легкой застиранной простыней, лежал на спине, уставившись взглядом в черный потолок. Одна мысль о том, что в такую жару можно заниматься любовью, навевала тоску. Он очень рассчитывал, что нынешним вечером Елена не нагрянет в его холостяцкую берлогу. Но расчет оказался неверным, Елена все-таки пришла на ночь глядя. И вот теперь лежит рядом, как немой укор.
– Ты спишь? – не выдержав, решила она нарушить тишину.
– Сплю, – ответил Девяткин, продолжая разглядывать потолок.
– Когда ты вернешься?
– Кто, я? – переспросил Девяткин, будто в комнате кроме него находился еще кто-то. – Через недельку.
– Зачем ты едешь в Москву?
– По делу.
– По какому делу?
– Слушай, у нас что, вечер вопросов и ответов? – отвернувшись к стенке, недовольно пробурчал Девяткин.
Звонок в прихожей раздался так неожиданно, что он вздрогнул.
– Кто это? – спросила Лена.
– Может, твой бывший муж? В очередной раз предложит тебе вернуться.
– Серьезно, кто это?
На этот раз Девяткин не ответил. Слез с дивана, вытянув вперед руку и шлепая по полу босыми ногами, дошел до стены и включил свет. Натянув на себя майку, вышел в прихожую, заглянул в глазок. На лестничной площадке стояла незнакомая пожилая женщина. Он крутанул замок и распахнул дверь. Не здороваясь, женщина полезла в висящую на плече почтовую сумку и протянула ему сложенный вчетверо листок:
– Срочная телеграмма.
Девяткин расписался огрызком карандаша в регистрационной тетради, закрыл дверь, развернул листок и прочитал текст. «Навстречу мне, как баржи каравана, столетья поплывут из темноты. С чувством жму твою дружескую ногу. Леонид Тимонин». Телеграмма была отправлена сегодня из подмосковного Сергиева Посада.
От неожиданности Девяткин опустился на табурет. Леня! Вот и объявился, вот и нашелся. Но какие баржи? И навстречу кому они поплывут?
Он потянулся к телефону, набрал номер квартиры Леонида Тимонина. Ирина Павловна взяла трубку после третьего звонка.
– Простите, я не поздно? – Девяткин мял в руках телеграмму.
– Нет, нет, я жду вашего звонка. Вы взяли билет?
– Взял. – Майор назвал поезд и вагон. – А от Лени нет известий? Ни звонка, ни телеграммы не поступало?
– К, сожалению, нет. – Ирина Павловна кашлянула. – Если бы Леня дал о себе знать, я бы с вами немедленно связалась.
– Понятно. Это я так спросил, на всякий случай. Спокойной ночи.
– Спокойной. Водитель машины вас встретит.
Ирине Павловне лучше не знать об этом маразматическом послании, решил Девяткин. В эту минуту он не мог объяснить себе, почему не рассказал жене Тимонина о телеграмме. Интуиция сказала – молчи, и он смолчал, потому что привык слушаться внутреннего голоса.
Но какие же баржи поплывут навстречу Лене Тимонину? Нет, поплывут вовсе не баржи, а столетья. Как это? Совсем он отупел от жары. Это же строчка из стихотворения Пастернака, из «Доктора Живаго». Но зачем стихотворение нужно дробить на строки и отбивать эти строки телеграммами? И при чем тут дружеская нога, которую жмет Леня? Чушь какая!
Девяткин решил, что задать себе безответные вопросы и сломать над ними голову он всегда успеет. А сейчас, поскольку он встал и согнал с себя дремоту, можно и доставить женщине удовольствие.
Все-таки понедельник – день трудный.
Вечером того же дня Зинаида Львовна Курляева, стройная женщина средних лет, подъехала на такси к гостинице «Интурист». Она думала, что спешит в ресторан, но на самом деле опаздывала на встречу с большими неприятностями.
Курляева посещала это заведение словно по расписанию, один раз в неделю, по понедельникам в десять часов вечера. Здесь она искала встреч с достойными представителями мужского пола. Но, несмотря на женскую настойчивость, эти поиски пока не увенчались полным успехом.
Курляева не была легкомысленной особой и знакомилась с мужчинами вовсе не из корысти. Ей, человеку материально независимому, свободному от брачных уз, принадлежали три коммерческие палатки в центре города и большой павильон на оптовом рынке. Зинаида Львовна не бедствовала. В ресторане «Интуриста» она хотела встретить серьезного, обеспеченного мужчину. А по большому счету, свою судьбу. Стосковалась она по простому женскому счастью, крепкому и сытному, как кусок копченой колбасы.
Вот и сегодня ровно в десять Зинаида Львовна была на месте. Она внимательно оглядела себя в высокое зеркало. Может, причиной тому ресторанный полумрак, но выглядит она недурственно, даже молодо. Лицо загорелое, а темное платье с короткими рукавами стройнит. Поправляя высокую прическу, женщина подумала, что крест на себе ставить, пожалуй, рановато.
Возможно, для дискотеки она старовата. Третьяковская галерея и Пушкинский музей сами собой отпадают, туда ходят только дремучие провинциалы и нищие эстеты. Ни бедных эстетов, ни провинциалов Зинаида Львовна не желала. Возраст не позволял размениваться на подобные сомнительные варианты. Иностранцы тоже не привлекали ее внимания. Уже пару раз с ними накалывалась. С виду прикинутые и лощеные, а под дорогими тряпками – одна гнилая труха. И по-русски ни бэ, ни мэ.