Радченко, наклонившись, вытащил из-под сидения трубку мобильника. Номер этого телефона не знали случайные люди, клиенты юридической фирмы или знакомые девушки. Мобильник существовал лишь для узкого круга друзей. Голос Элвиса, совсем близкий, заставил Радченко вздрогнуть. Откуда он звонит? Впрочем, с этим все ясно. В СИЗО наверняка можно договориться с контролером, купить звонок за сигареты или харчи. Для телефонного базара ночь — самое подходящее время.
— Ну, как ты, — спросил Радченко после приветствия. — Вчера на допрос не тягали?
— Приходили те мужики из ФСБ, — сказал Элвис. — Мне пришлось рассказать, где остальные ящики с игрушками. Мы выехали на место. Ты оказался прав. Они замазаны дерьмом по уши. Они работают на людей… Словом, это не для телефона.
— Брось, кому нужен наш жалкий треп? Мы ведь говорим не по обычной линии. Все разговоры по мобильным телефонам кодируются. Их нельзя просто так выловить из эфира и послушать в свое удовольствие. Только с санкции судьи, только через оператора сотовой связи. Давай, договаривай коли начал. Кстати, откуда ты звонишь?
— Из своего гаража. Я оставляю тут «Форд». Долго на паленой тачке ездить нельзя. Пересаживаюсь на свой байк. И уезжаю.
— Помедленнее, чувак, — Радченко потер ладонью лоб. На секунду показалось, что он еще спит и видит продолжение какой-то бредовой непонятки. — Какая тачка, какой байк в тюрьме? Или ты там пару косяков замесил?
— Тачка тех самых друзей с Лубянки, про которых ты рассказывал. Их больше нет… Прости меня, грешного. Мы прибыли на место, ну, где закопаны ящики. Меня хотели грохнуть, но вышло не по-ихнему. Нет времени долго объясняться. Это была самооборона.
Сонливость как рукой сняло. Радченко почувствовал, что у него перехватило дыхание, ему не хватает воздуха.
— Ты что… Ты это серьезно?
— Серьезнее некуда, — ответил Элвис. — Я же говорю: это самооборона. Я их оставил там, вместе с ящиками. На метровой глубине. И в СИЗО, разумеется, не вернулся. Сейчас у меня их тачка, их мобильник, в котором все контакты. Телефонный номер и адрес человека, на которого они работали, я уже пробил. Некто Сергей Павлович Исаев. Живет на так называемых профессорских дачах, недалеко от Москвы. Теперь у нас есть все, чтобы пойти на Лубянку. Видеозаписи, сделанные на автомобильной стоянке, фотографии, контакты, игрушки в ящиках… Мы выложим чекистам на блюдечке готовое дело. Мы наделали много ошибок, но все еще можно исправить.
Радченко не мог собраться с ответом. Эти новости, свалившиеся на голову, не сразу переваришь.
— Даже не знаю что сказать, — замялся он. — Ты меня просто убил, как тех парней из конторы. У меня был совершенно иной план игры, другой расклад. И вдруг два трупешника. Исправить ошибки… Легко сказать. Кроме того, я не уверен, что тебе надо туда идти. Все могут повернуть против тебя. И тогда я уже ничем не смогу помочь. Я сам буду проходить как свидетель. А впоследствии, возможно, обвиняемый. Можно все обставить по-другому, хитрее…
— Хитрее мы уже обставляли, — ответил Элвис. — И оказались в заднице. Кроме того, я не могу всю оставшуюся жизнь провести в бегах. Это не для меня.
— Думаешь, Бобрик захочет идти вместе с тобой к чекистам? Сомневаюсь.
— Я тоже сомневаюсь, — голос Элвиса сделался глухим, далеким. — Так или иначе, это решение он должен принять сам. Подумать, все взвесить и что-то решить. Поэтому я и еду к нему. Теперь объясни, как его разыскать.
— Я там не был ни разу. У меня только план. И сейчас ночь.
— Это не имеет значения. Как его найти?
Минут пять Радченко подробно объяснял, по какой дороге ехать, где поворачивать, какие деревни проехать и каких ориентиров держаться.
— Я найду, — пообещал Элвис.
Радченко вышел из машины, вошел в подъезд, лифтом поднялся на последний этаж и трезвонил в дверь, пока не щелкнул замок. Тот же самый мужик в рваной майке пропустил гостя в прихожую.
— Я дико извиняюсь, — сказал хозяин и поманил Радченко за собой. — Есть новости.
В комнате орала музыка, слышались женские голоса, в длинном коридоре, ведущем в кухню, лежал человек, одетый в темный костюм, но почему-то босой. Свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку, он похрапывал. Радченко преступил через спящего мужика, присел на табурет и не стал отказываться, когда хозяин предложил выпить.
— Короче, Костя позвонил, — хозяин влил в себя стопку водки и насадил на вилку кружок колбасы. — Ну, я все ему обрисовал. Что ты приходил и все такое. Он велел передать, что дело на мази. Вашему знакомому он достал все, что обещал. И еще билет на самолет. Кажется, в Турцию. Не помню… Нет, точно, в Турцию. На послезавтра.
— А что же ты вниз не спустился? — Радченко с досады хлопнул вторую рюмку водки. — Ведь я бы мог до утра сидеть внизу в машине.
— Из головы вылетело. Сам видишь, какие тут дела.
Хозяин, выплюнув окурок на пол, поднял кверху указательный палец, прислушиваясь к женским голосам.
— Больше он ничего не передавал?
— Сказал, что все сам до места доставит. Ну, не знаю, о чем вы там договаривались. Это не мои дела. Но он сказал, что все привезет тому кенту. И чтобы ты ни о чем плохом не думал.
— Это все?
— Кажется все.
— А почему он мне не позвонил?
— Без понятия. Может, телефон потерял. А может, просто не хотел. С ним такое случается.
Радченко поднялся и вышел на лестницу. «Что, ж у теперь у Бобрика, по крайней мере, будет выбор, — думал он, медленно спускаясь вниз по лестнице. — Подвалы и следственные кабинеты Лубянки. В перспективе долгосрочная поездка в Сибирь за казенный счет. Или заграничный отпуск. Пляж, теплое море и немного женской ласки. Оба варианта по-своему заманчивы, даже интересны. Интересно, что ему больше понравится. Жаль, что мне выбирать не из чего».
* * *
Когда в квартире Демидовых раздался звонок, мать Лены проворно выскочила в прихожую, махнув домработнице рукой, мол, пока скройся и не показывайся. На пороге стоял главреж Поветкин с букетом цветов. В новом французском плаще, темном костюме и бордовом галстуке он выглядел очень торжественно. Расстегнув портфель, он вручил Ольге Петровне набор шоколадных конфет, которые она не ела, и цветы.
— Только букет — Леночке, — добавил Поветкин. — Простите за вторжение. Виноват, что оторвал вас…
Ольга Петровна кликнула домработницу, велела поставить цветы в вазу и отнести в комнату дочери.
— Ни от чего не оторвали. Напротив, мы так рады. Когда вы позвонили и сказали, что зайдете, я просто ушам не поверила. Никогда даже не мечтала о том, что великий режиссер окажется у нас дома. Я так волнуюсь, словно перед первым свиданием.
Поветкин позволил взять себя под локоть и провести в кабинет хозяина квартиры. Михаил Адамович поднялся навстречу, усадил Поветкина в кожаное кресло. На кофейном столике, сервированном на скорую руку, стояла бутылка породистого коньяка и кое-какая закуска. Поветкин ослабил узел галстука, решив про себя, что Лена слишком смышленая девочка, чтобы болтать своим предкам о том происшествии в театральной гримерке. Ясно, Адамыч ничего не знает, иначе бы вышвырнул Поветкина из квартиры, спустил с лестницы, и очень постарался, чтобы режиссер в полете сломал себе шею. Еще он подумал, что на мелкого торговца обрезной доской и гвоздями, Демидов не похож. Весь этот шикарный дом заселен мультимиллионерами, а квартира Демидова, — просто музей антиквариата. Мебель позапрошлого века, а не современная подделочка под старину, на стенах подлинники картин, а не копии. Пожалуй, этот мужик давно потерял счет своим деньгам.