— И еще вот что: вчера заходил капитан милиции… Как его там? Сербин или Саблин. Не помню. Короче, участковый инспектор. Спрашивал про Константина. Часто ли он тут появляется. Когда последний раз приходил. И всякое такое. Я ответил, что ничего не знаю. Мол, хозяин вернется через несколько дней. А когда точно, без понятия.
— Участковый? — переспросила Настя. — Странно. Раньше тут никакие участковые не появлялись. Он ничего не объяснил?
— Дождешься от него объяснений, — усмехнулся Вадик. Про себя решил, тут одно из двух: или у бабы стальные нервы, или тайник не ее. — А… Еще забыл совсем. Еще в ванной комнате одна плитка оторвана от стены. А под ней что-то вроде ниши.
— Вы уж приклейте плитку на место. Если не трудно.
— Но мы боимся здесь оставаться. Вдруг опять придут воры.
— Не говорите глупостей. И работайте спокойно.
Настя сказала несколько общих фраз и положила трубку. Это выяснили: тайник сделал хозяин. Вадик прикурил сигарету, подмигнул тетке одним глазом.
— Звонила баба этого Кости, — сказал он. — Говорит, что уехала в другой город. И даже не знает, когда вернется.
Тетка не слушала.
— Зачем ты соврал?
— Затем, что мы сейчас отсюда сматываемся, — Вадим поднялся. — Выбрасывай вещи из шкафов. Пусть все выглядит так, будто сюда забрались воры. Теперь, хочешь ты того или нет, нам придется до конца стоять на этом. Пришли, дверь открыта… Короче, ты все слышала. Иначе нам с тобой…
— Дундук ты, Вадим, — тетка обреченно покачала головой, она готовилась к худшему развитию событий. — Какой же ты дундук.
В третьем часу тетя Тоня и Вадим заперли квартиру, спустившись вниз, бросили ключи в почтовый ящик и вышли из подъезда. Вадим тащил сумку, набитую вещами, а на плечо повесил рюкзак из синтетической ткани, тоже наполненный под завязку. В сумке, разложенные в три целлофановых пакетика, прикрытые сверху твердым днищем и барахлом, лежали тридцать тысяч баксов. Зашивать деньги в подкладку куртки — глупо, решил Вадик в последний момент. Верхнюю одежду придется снимать. А вот спортивная красно-синяя сумка — всегда на виду, под рукой.
Перед уходом Вадик вытащил из шкафа пару спортивных костюмов, почти новых, несколько раз надеванных, к таким он пристреливался в магазине, но все денег не хватало. Еще захватил кроссовки «Пума», кожаную куртку, пару толстовок и свитер. Все вещи первоклассные, фирменные, а не та вьетнамская левотень, которой завалены столичные барахолки. Проблема в том, что толстовки и свитер с горем пополам носить можно, а вот спортивные костюмы велики Вадику, болтаются на нем, как на вешалке. И по росту совсем не то. Штаны топорщатся гармошкой, висят мешком на заднице, а рукава курток закрывают ладони. Конечно, отхватив такие бабки, вещи можно было и не трогать. Но, с другой стороны, зачем оставлять добро, если пропажу все равно спишут на местное жулье. Ведь шмотки — те же деньги. На родине их можно выгодно обменять на что-то путное или толкнуть через комиссионку.
Чтобы сэкономить время, в общежитие решили не заворачивать. Термос, кипятильник и негодные тряпки пусть достанутся новым постояльцам. На остановке тетя Тоня все вытирала платком мокрый нос и горестно вздыхала, будто не вытащила самый счастливый в жизни, лотерейный билет, а возвратилась с поминок дорогого человека. Автобус подошел не скоро, Вадик, потеряв терпение, уже приготовился тормозить левака.
Беда стряслась, когда Вадик задержался на десять минут возле обменника у Киевского вокзала. Разбив сто баксов, он свернул в сторону рынка. Двоюродный брат просил привезти из Москвы мягкую игрушку для младшей дочери. Какого-нибудь прикольного тигренка, слоника или в крайнем случае собачку. В Москве такого добра навалом, а вот в Прилуках с фонарями не найдешь. И цены здесь божеские.
Вадим, пробиваясь через встречный поток пешеходов, шагал к рынку и думал о том, что скоро навсегда уберется из этого города, который в душе ненавидел и презирал. Беспокоиться не о чем и торопиться некуда. Тетя Тоня, запив желудевым кофе буфетные пирожки, устроилась на скамье зала ожиданий и, натянув на глаза косынку, задремала. До поезда еще добрых три часа с лишком, билеты в кармане, спортивная сумка в руке, а рюкзак на плече.
Буквально в ста метрах от торговых рядов Вадима остановил наряд милиции. Прапорщик, мордастый краснощекий парень, которого, судя по тупой роже, недавно отчислили из милицейской школы за неуспеваемость и пьянство, долго вертел в руках паспорт гражданина Украины, слюнявя палец, переворачивал страницы, мусолил билет на поезд. И все оглядывался на младшего сержанта. Кажется, менты соображали и не могли сообразить, к чему придраться, чтобы доставить этого субъекта в линейное отделение.
— Что у вас в рюкзаке и сумке? — спросил прапор.
— Кое-какие шмотки в Москве прикупил, — без запинки соврал Вадим. — На рынке.
— Что еще? Что кроме шмоток?
— Ничего. Только тряпки и кожаная куртка.
— Хорошо, — кивнул мент. — Пройдемте с нами. В отделение.
— Но почему? — искренне удивился Вадим. — Если вы мне не верите, я открою сумку и рюкзак. Сами посмотрите.
— По закону не имеем права проверять вещи на улице, — прапорщик сунул документы во внутренний карман бушлата. — Вперед, гражданин Супрунец.
В отделении чемодан и поклажу пассажира с Украины оставили на большом столе в помещении дежурной части и, кажется, даже не прикоснулись к сумке и рюкзаку, «молний» не открыли. О существовании Вадима забыли, едва заперли его в клетку. Здесь на жесткой скамье дремала местная потаскушка с подбитым глазом и подросток лет пятнадцати, не находя себе занятия, то бродил из угла в угол, то останавливался и принимался клянчить сигареты.
— Да отвяжись ты, — морщился Вадим. — У ментов попроси.
Дверь в дежурную часть была распахнута настежь. Слышались веселые голоса, смех. Вадим напряженно прислушивался к разговорам, но не мог разобрать слов. Через четверть часа перед решеткой появился дежурный офицер. Он, ни о чем не спрашивая, долго разглядывал физиономию Вадима, переводил взгляд на лист плотной бумаги, который держал в руке. На листке был напечатан чей-то портрет. Наконец, пожав плечами и хмыкнув, капитан потопал обратно в дежурку.
Вадим догадался, что задержали его не случайно. Скорее всего прапорщик, остановивший его возле рынка, решил, что пассажир похож на объявленного в розыск бандюгана или, бери выше, террориста. Окончательно потеряв терпение, Вадим стал дергать дверь клетки, сваренную из арматурных прутьев, греметь замком позвать офицера. В душе он надеялся, что недоразумение скоро разрешится и он еще успеет на поезд.
Капитан вышел из двери дежурной части, остановившись перед клеткой, сказал:
— Слушайте, гражданин, чем тише вы будете себя вести, тем скорее отсюда выйдете. Понятно?
— Я не вор и не убийца. Я всего лишь маляр. И возвращаюсь на родину.