– На самом деле гениально, – заметил начальник полиции.
– Да, но если хорошенько приглядеться, какая-нибудь ошибка, какая-нибудь оплошность всегда вылезет. В нашем случае они не заметили, что кусок картона скользнул в щель меж досок, которыми в пещере был застлан пол.
– Так, так, – повторил задумчиво начальник полиции. Потом задал почти риторический вопрос:
– Кто знает, куда подевались пустые коробки.
Иногда начальник полиции зацикливался на деталях, которые яйца выеденного не стоили.
– Их скорее всего погрузили на какую-нибудь машину и увезли жечь в поля. Потому что у Крастичеддру находились по крайней мере две машины сообщников, может, чтоб забрать водителя грузовика, брошенного потом на площадке.
– Значит, не будь этого куска картона, мы не смогли бы ничего узнать, – подытожил начальник полиции.
– Ну-у, дело обстоит не совсем так, – сказал Монтальбано. – Я шел еще и по другому пути, который неизбежно привел бы меня к тем же выводам. Видите ли, им пришлось убить одного бедного старика.
Начальник полиции вздрогнул, нахмурился:
– Убийство? Как же это я ничего не знал об этом?
– Потому что им удалось подстроить автоаварию. Только вчера вечером я достоверно узнал, что ему испортили тормоза.
– Это вам сказал Якомуцци?
– Упаси меня боже! Якомуцци – очень милый человек, очень компетентный, но посвятить его в это дело – примерно то же, что дать сообщение в печать.
– Придется мне как-нибудь устроить ему порядочную выволочку, этому Якомуцци, чтоб только пух и перья полетели, – сказал начальник полиции, вздохнув. – Расскажите мне все, но по порядку и не так быстро.
Монтальбано ему рассказал про то, что случилось с Мизуракой, и про письмо, которое старик ему отправил.
– Его убили совершенно напрасно, – закончил он. – Убийцы его не знали, что он уже успел мне обо всем написать.
– Послушайте, объясните мне, зачем было Инграссии находиться поблизости от своего супермаркета, в то время как там изображали кражу.
– А затем, что, если б вышла еще какая-нибудь накладка, явился бы какой-нибудь непрошеный гость, он показался бы, готовый объяснить, что все в порядке, что он отсылает обратно товар, потому что фирма «Бранкато» ошиблась и прислала не тот заказ.
– А ночной сторож в морозильнике?
– В тот момент это уже не представляло проблемы. Исчез бы, и все.
– Как будем действовать дальше? – спросил, помолчав, начальник полиции.
– Подарок, который Тано Грек нам сделал, даже не называя имен, оказался солидным, – начал Монтальбано, – и хотелось бы использовать его на все сто. Действуя с умом, мы можем найти путь в такую преступную берлогу, что и помыслить трудно. Тут нужна осторожность. Если арестуем сейчас Инграссию или кого-нибудь из фирмы «Бранкато», ничего не добьемся. Нужно подобраться к персонам поважнее.
– Я согласен, – ответил начальник полиции. – Предупрежу Катанию, чтобы они держали под строгим наблюде…
Он осекся, сделал гримасу, ему опять вспомнилась «наседка», которая передала сведения в Палермо и оказалась причиной смерти Тано. Прекрасным образом еще одна могла оказаться и в Катании.
– Будем делать то, что в наших силах, – решил он. – Давайте держать под контролем одного только Инграссию.
– Тогда я пойду к судье, чтоб получить необходимое разрешение, – сказал комиссар.
На пороге начальник полиции окликнул его:
– Ах да, послушайте, моя жена чувствует себя гораздо лучше. Вас устраивает субботний вечер? Нам многое нужно обсудить.
Он нашел судью Ло Бьянко в необычно хорошем настроении, глаза у него горели.
– Вы отлично выглядите, – не смог удержаться, чтоб не сказать ему, комиссар.
– Да-да, чувствую я себя просто отлично.
Судья оглянулся вокруг, принял заговорщицкий вид, наклонился поближе к Монтальбано и проговорил тихо:
– А знаете, оказывается, у Ринальдо на правой руке было шесть пальцев.
Монтальбано на мгновение обалдел. Потом он вспомнил, что уже много лет, как судья посвятил себя созданию капитального труда «Жизнь и деяния Ринальдо и Антонио Ло Бьянко, присяжных при университете города Джирдженти во времена короля Мартина-младшего (1402–1409)», потому что вбил себе в голову, будто те приходились ему родственниками.
– Вправду? – отозвался Монтальбано с радостным изумлением. Разумнее было ему потакать.
– Так точно. Шесть пальцев на правой руке.
«Вот уж кто мог дрочить в полное удовольствие», – кощунственно вертелось на языке у Монтальбано, но он сумел сдержаться.
Судье он рассказал все об оружии и об убийстве Мизураки. Он изложил ему также и стратегию, которой собирался следовать, и попросил о разрешении поставить на прослушивание телефоны Инграссии.
– Сейчас я вам его дам, – сказал Ло Бьянко.
В другие минуты он стал бы высказывать сомнения, чинить препоны, пророчить неприятности: в этот раз, счастливый открытием шести пальцев на правой руке Ринальдо, он предоставил бы Монтальбано разрешение пытать, сажать на кол, жечь на костре.
Он пошел домой, надел плавки, долго купался, возвратился домой, вытерся, переодеваться не стал, в холодильнике не было ничего, в духовке красовался противень с четырьмя гигантскими порциями макаронной запеканки, блюдо, достойное Олимпа, он уплел две, засунул противень обратно в духовку, завел будильник, заснул, как убитый, на час, поднялся, принял душ, надел уже перепачканные джинсы и рубашку, явился в управление.
Фацио, Джермана и Галлуццо ждали его, одетые в затрапез, и, как только он показался, подхватили лопаты, кирки и мотыги и затянули старинную песню батраков, потрясая в воздухе инструментом:
– Уже приспело время – сбросим хозяев бремя!
– Ну какие вы все-таки сволочи! – был комментарий Монтальбано.
У входа в пещеру уже находились Престия, шурин Галлуццо – журналист и оператор, который притащил с собой два софита на батареях.
Монтальбано волком посмотрел на Галлуццо.
– Знаете, – сказал тот краснея, – потому как в прошлый раз вы ему дали позволение…
– Ладно, ладно, – отрезал комиссар.
Вошли в пещеру, где было оружие, и затем, по указаниям комиссара, Фацио, Джермана и Галлуццо принялись отваливать камни, которые были словно припаяны друг к другу. Трудились хороших три часа, и комиссар с ними; Престия и оператор работали тоже, сменяя троих полицейских. Наконец кладка была разобрана. Как и предрекал Балассоне, они ясно увидели коридорчик, остальное терялось во тьме.
– Иди ты, – сказал Монтальбано, обращаясь к Фацио.