Он положил руку мне на плечо:
— Не надо этого говорить, Лу. Я не знаю, почему… что… но…
— Он как-то потерялся, — сказал я. — Будто остался на свете совсем один. Словно пошел не в ногу, а нагнать никак не удавалось.
— Да, — сказал Грек. — Но… да. У него всегда были неприятности, в которых он сам виноват.
Я кивнул, и он кивнул. Затем покачал головой, и я тоже покачал. Мы с ним стояли, качали головами и кивали, и ни он, ни я ничего почти не говорили; и мне уже захотелось уйти. Но я толком не понимал, как с ним попрощаться. Наконец я сказал:
— Жалко, что ты ресторан закрываешь. Если я чем-то могу…
— Я не закрываю, — ответил он. — Зачем мне его закрывать?
— А я подумал…
— Я его переоборудую. Ставлю кожаные кабинки, паркетный пол стелю, кондиционеры. Джонни бы понравилось. Он мне много раз предлагал, а я говорил, что не ему мне советы давать. А теперь у нас все это будет. Как он и хотел. Это… больше тут ничего и не сделаешь.
Я опять покачал головой. Покачал, а потом кивнул.
— Я спросить хотел, Лу. Только ты мне ответь, и мне нужна вся правда.
— Правда? — замялся я. — А чего ради, Макс, я тебе стану врать?
— Потому что вдруг поймешь, что не сможешь. Вдруг это как-то нелояльно к твоей работе и сотрудникам. Кто еще к Джонни в камеру заходил после того, как ты ушел?
— Ну, там Хауард был… Окружной прокурор…
— Про него я знаю — он нашел тело. С ним были помощник шерифа и охранник. Кто еще?
Сердце у меня дернулось. Может… Но нет, так не годится. Так я не смогу. Не решусь.
— Понятия не имею, — ответил я. — Меня же там не было. Но могу тебе сказать — ты не туда свернул. Я всех этих ребят много лет знаю. Никто ничего подобного бы не сделал — как и я сам.
Это опять было правдой, и он не мог этого не признать. Я смотрел ему прямо в глаза.
— Что ж… — вздохнул он. — Ладно, мы потом еще поговорим, Лу.
А я ответил:
— Это уж точно, Макс, — и пошел к машине.
Я выехал на Деррик-роуд, миль на пять-шесть. Съехал с обочины, потом на пригорок; там остановился и просто сидел — смотрел в заросли мелкого мэрилендского дуба, но ничего не видел. Зарослей не видел точно.
Минут через пять — а может, не больше трех прошло — сзади подъехала машина. Из нее вылез Джо Ротман, грузно прошелся по обочине, заглянул ко мне в окно.
— Славный тут вид, — сказал он. — Не против, если присоединюсь? Спасибо, я так и думал. — (Он так это и сказал — все вместе, не дожидаясь ответа. Открыл дверцу и сел рядом.) — Часто сюда приезжаешь, Лу?
— Как стих находит, — ответил я.
— Да, видок тут ничего себе. Как бы не уникальный. Думаю, по всем Соединенным Штатам таких рекламных щитов наберется не больше сорока-пятидесяти тысяч.
Я против воли ухмыльнулся. Щит поставила Торговая палата; гласил он вот что:
Вы подъезжаете к
СЕНТРАЛ-СИТИ, ТЕХАС,
«Где рукопожатие покрепче».
[11]
Нас. (1932) 4.800 Нас. (1952) 48.000
СМОТРИТЕ, КАК МЫ РАСТЕМ!!!
— Ну да, — сказал я. — Ничего так щит, это правда.
— Так ты его рассматривал? Я так и думал, что это он тебя привлек. В конце концов, на что тут еще смотреть, кроме кустов и беленького домика? По-моему, его сейчас прозвали «дом убийства».
— Тебе чего надо? — спросил я.
— Сколько раз ты там бывал, Лу? Сколько раз с нею спал?
— Бывал я там не раз, — ответил я. — И по делу. Но меня пока не так поджимает, чтоб со шлюхами спать.
— Нет? — Он задумчиво прищурился на меня. — Да, похоже что нет. Лично я всегда придерживался теории, что даже в изобилии нелишне думать о будущем. Никогда ж не скажешь, Лу. Может, однажды утром проснешься, а тут закон издали. И шлюх признали антиамериканскими.
— Может, поправку внесут, — сказал я.
— И запретят что — брехню? Я так вижу, совсем не юридический у тебя склад ума, Лу, иначе ты б так не говорил. Тут в корне противоречие. Без шалав-то мы обойдемся, как праведно демонстрируют наши карательные учреждения; без шалав в общепринятом смысле то есть. А вот брехню чем заменить? Что бы мы без нее делали?
— Ну, — сказал я, — во-первых, я бы тебя не слушал.
— Но ты меня выслушаешь, Лу. Будешь сидеть тут и слушать, а отвечать, когда потребуется, будешь быстро. Понял? Ты понял меня, Лу?
— Я тебя понял, — ответил я. — Я с самого начала тебя понял.
— Я опасался, что нет. Заруби себе на носу: я могу тебе все вываливать на голову, а ты будешь сидеть и наслаждаться.
Он вытряс в бумажку табак, свернул и провел языком. Сунул в угол рта и, похоже, забыл.
— Ты разговаривал с Максом Паппасом, — сказал он. — Насколько я видел, беседа у вас была довольно дружественная.
— Была, — подтвердил я.
— Он смирился с самоубийством Джонни? Принял его смерть как самоубийство?
— Не могу сказать, что смирился, — ответил я. — Он спрашивал, не… не заходил ли кто в камеру после моего ухода, и…
— И, Лу? И?..
— Я сказал ему, что нет, не могло такого быть. Никто из ребят на такое не способен.
— Стало быть, замято, — кивнул Ротман. — Или нет?
— Ты на что намекаешь? — не выдержал я. — Что…
— Заткнись! — Голос его вдруг огрубел, но потом снова смягчился. — Ты заметил, что у него ремонт? Знаешь, сколько все это будет стоить? Тысяч двенадцать долларов. Откуда, по-твоему, у него такие деньги?
— Почем я…
— Лу.
— Ну, может, накопил.
— Макс Паппас?
— А может, занял?
— Без поручительства?
— Ну… Я не знаю, — ответил я.
— Давай-ка я выскажу догадку. Их ему кто-то дал. Скажем, богатенький знакомый. Такой, кому казалось, что он Паппасу должен.
Я пожал плечами и сдвинул шляпу на затылок; это потому, что лоб у меня вспотел. Но внутри мне было холодно — очень холодно.
— Лу, работы у него ведет «Строительная компания Конуэя». Не кажется ли тебе крайне странным, что Конуэй выполняет заказ того, чей сын убил его сына.
— Так он же почти за все берется, — сказал я. — Да и работает компания, а не он; не сам же он молотком машет. Скорее всего, он про эту работу и не знает ничего.
— Ну… — Ротман поколебался. А потом продолжил — с каким-то нажимом: — Это работа под ключ. Конуэй закупает все материалы, договаривается с поставщиками, оплачивает бригаду. Никто не видел ни цента от самого Паппаса.