— Класс, — сказал я. — Это по нашему, детка, люблю.
— М-м-м? Несмотря даже на храп?
— А-а-ай, да ну, я же шутил. Злился на этот чертов поезд.
— Ну, если ты и вправду раскаиваешься… — Она прильнула ко мне.
Я дал ей тычка одновременно с поцелуем и отстранился.
— Сейчас лучше не надо, детка.
— Знаю. Я точно так же стараюсь быть осторожной, как и ты, зайчик.
И уже взявшись за ручку двери, вдруг зажала рот ладонью, подавляя смешок.
— Ой, Карл! Тут кое-что произошло такое, о чем я обязательно должна тебе рассказать.
— Да? — насторожился я. — Так не тяни, говори скорее.
— Ты со смеху помрешь. Не знаю, почему я раньше этого не замечала, видимо, она просто не из тех, к кому очень приглядываешься, а кроме того… Кроме того, не исключено, что это случилось только что! Я… Ты просто не поверишь, зая! Прямо такой смех, такой смех!..
— Ну, если уж прямо такой смех, — перебил я, — то лучше ты мне дальше не рассказывай, а то как бы мне всю ночь не прохохотать.
— Поганец! Да просто дело в том, что… Я насчет Руфи, зайка. Нет, ты можешь себе представить? Вот богом тебе клянусь: на ее целку кто-то посягнул, причем успешно!
12
Я засмеялся. И тоже довольно успешно.
— Ты шутишь! А с какого перегрева она вдруг об этом тебе рассказала?
— Да глупенький, вовсе она не рассказывала. Это же видно. Просто на лбу у ней написано. Крупными буквами.
— Новое в искусстве макияжа, — сказал я.
— Да ну тебя! — Она уткнулась лицом мне в грудь и захихикала. — Нет, ну честно, Карл! Какой, интересно, урод захочет с ней… Карл! А ведь я знаю!
— Нет! — сказал я. — В смысле: нет, правда?
— Конечно! Больше-то некому. Она вчера ездила ночевать домой. Могу поклясться: это был кто-то из ее родных!
Я сглотнул. В некотором смысле я испытал облегчение, но в то же время слышать все это от нее было крайне неприятно. Неловко, стыдно.
— А что, они такие… прямо вот настолько?
— Да нищеброды. Видел бы ты, как они живут! У них там чуть не четырнадцать детей в семье, и потом…
— Я зря, наверное, тебе не рассказал, — вклинился я. — У нас в семье было тоже четырнадцать детей.
— Ну… — Она смутилась, призадумалась. — Разумеется, конечно. Я не хочу сказать, что… если…
— Да ладно, забудем, — сказал я.
— Да и потом, это же не одно и то же, Карл. Ты ведь не стал с этим мириться, как все они. Ты что-то делал!
— Ну, как бы да, — сказал я, — а она разве не делает?
— П-фи! Ну что хорошего? Ну, даже и закончит она свой колледж. Но кто, кто даст приличную работу ей!
Я покачал головой. Подумал, что, по мне так, Руфь очень даже ничего, но у меня особый взгляд. Она ведь — это я в каком-то смысле. В ней я вижу себя.
— …прекрасно знаешь: я права, Карл. Она рвань, дура, как и все в ее помоечной семейке. Имей она хоть чуточку мозгов и решимости, она бы… она бы… Ну, она бы сделала хоть что-нибудь!
— Так она, может, как раз сейчас и взялась вплотную. Вырастит себе бригаду детишек да и пустит их собирать хлопок.
— Ну и бог ей в помощь, — добродушно усмехнулась Фэй. — Вообще-то, если уж на то пошло, мои родители были тоже не очень большой подарок, но я-то себя сделала!
— Ты бы лучше пошла, сделала что-нибудь еще, — сказал я, — пока тебя тут не застукали.
Она поцеловала меня, потрепала по щеке и выскользнула из комнаты.
Я лег в постель.
Когда я завалился, было самое начало десятого, и лучше спать я бы не мог, даже если бы мне волноваться было абсолютно не о чем. Проснулся в шесть, выдав на-гора добрых девять часов такого сна, какого у меня не бывало с самой Аризоны. Чувствовалась легкая похмелюга, но ничего страшного. Я закашлялся, харкнул кровью, но ничего страшного. Порция отдыха принесла мне массу пользы.
Во всяком случае, что я оприходовал, того уж не отнимут.
Я выкурил парочку сигарет, раздумывая о том, что делать дальше. То ли вставать и выметаться куда-нибудь в город, чтобы, пока все не поднимутся, духу моего в доме не было. То ли, наоборот, сидеть тут у себя в комнате и ждать — опять-таки, пока не встанут все.
И либо так, либо этак. Потому что иначе, если предчувствие меня не обманывает, на меня обвалится Руфь. А от меня Руфь отныне будет получать только холодный душ. Мне совершенно не нужно, чтобы нас с ней застукали. Теперь каждая наша встреча должна будет происходить при ком-то. Довольно скоро она посыл поймет, и тогда, может быть, станет не так опасно общаться с ней дружески. Дружески, но и только.
Неподалеку от железнодорожной станции я нашел открытую в столь ранний час небольшую закусочную, выпил кофе. После чего нога за ногу вышел на улицу.
Было воскресенье. Почему-то это обстоятельство я то вспоминал, то забывал снова. Как вы, должно быть, замечали, это бывает, когда наваливается масса событий и перемен и ты вдруг днем болтаешься без дела, хотя привык в это время работать, и так далее. Тут зазвонили в церквах, над городом загудело, поплыло медное дрожание колоколов. Практически все учреждения в городе были закрыты; работали только несколько табачных киосков, закусочные и тому подобное. Я почувствовал себя так, будто выставлен напоказ.
Остановился на перекрестке, пропуская автомобиль. А он, вместо того чтобы проехать, подрулил ко мне ближе и остановился.
Стекло опустилось, из окошка выглянул шериф Саммерс.
— Эгей, привет молодежи. Подбросить?
Весь из себя козырный, расфуфыренный — в крахмальном воротничке, в синем костюме диагоналевом. И какая-то с ним узколицая дама в чопорном черном шелковом платье и шляпке, похожей на абажур. Сняв головной убор, я улыбнулся ей, про себя удивляясь, почему за нее до сих пор ни одна молочная ферма не ухватилась — одним взглядом она, наверное, в пять секунд может делать из молока простоквашу.
— Ну так что, подбросить? — пожав мне руку, снова спросил он. — Ведь вы, надо думать, в церковь идете, а? С удовольствием подвезу к любой на ваш выбор.
— М-м-м, — замялся я. — Да я как-то, понимаете, пока что не совсем определился с конфессией…
— Просто решили город посмотреть? Отлично! Щас, поехали, покажем.
Обхожу машину вокруг — приличная, широкая, диван впереди на троих, — смотрю, он переднюю дверцу открывает. А я открываю заднюю, сажусь… Что ж ты, думаю, за дурень такой! Неужто совсем женщин не знаешь? Мять их надо, когда они голые, — такое мое правило. А когда она одета, да еще и, может быть, в лучшее платье, какое у нее только есть, от нее надо держаться на расстоянии.