Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - читать онлайн книгу. Автор: Борис Подопригора, Андрей Константинов cтр.№ 38

Глинский направился к кунгам, чтобы получить отметку о пересечении государственной границы. Именно с этой отметки кабульской комендатуры-пересылки и начинался отсчёт «боевых будней».

С полдороги его окликнул старший лейтенант в расстегнутом «пэ-ша» с общевойсковой «капустой» в петлицах. Старлей явно возвращался из отпуска и прилетел на одном с Борисом самолете, только в «общем вагоне».

— Эй, земляк! Тебе куда?

Глинский протянул ему предписание. Старлей мельком глянул на бумажку и кивнул:

— Ну я так и думал. Это к нам. Наша машина должна тут сменщика привезти. Обещали и меня дождаться.

Старший лейтенант приветливо протянул руку:

— Влад Семченко. Рязань. А ты откуда будешь?

— Борис Глинский. Переводчик.

— А-а-а, — насмешливо протянул старлей. — То-то я смотрю — петлицы родные, а по Рязани я тебя не помню, хотя, судя по званию, должен был бы… Переводчик, значит? «Инджо кабул-подвал аст?» [38]

Глинский усмехнулся. Переводчиков всегда ценят при походах по лавкам и магазинам.

— Слушай, Влад. А почему у тебя-то «капуста» в петлицах? Ты ж спецназёр, да ещё с рязанскими «корнями».

Семченко вздохнул:

— И сам по «парашютикам» тоскую, хожу как «чмо», — «сижу» в кустах и жду «героя». [39] Но у нас в придворной роте «парашюты» запрещены. Конспирация. Да ты скоро сам всё узнаешь. «Капуста», брат, это ещё не самое «кислое».

Они не успели дойти до кунгов, как им встретились четверо, издали похожие на идущих тесно сомкнутым строем. Когда странная группа подошла поближе, выяснилось, что это медик-подполковник и прапорщик осторожно ведут перебинтованного раненого с замотанной культей вместо правой руки. Их сопровождал майор с красной повязкой на левой руке и с десантной сумкой — в правой.

Видимо, они хотели заблаговременно усадить раненого в самолет, у которого уже разворачивался топливозаправщик.

Влад, увидев раненого, словно споткнулся:

— Серёга, ты? Ты… как это?..

Раненый ничего не ответил, лишь кисло улыбнулся. Борис догадался, что это офицер из той же роты, где предстояло служить и ему.

Разумеется, Семченко пошёл провожать своего Серёгу к самолёту. Глинский долго смотрел им вслед и думал, что израненный парень, судя по всему, его ровесник. Как же он теперь будет жить без правой-то руки? Со службой, ясное дело, придётся проститься, а потом как? На пенсию по инвалидности особо не расшикуешься, хотя, конечно, и с голоду не помрёшь…

Он постарался отогнать прочь мрачные мысли и заторопился к кунгу, в окошко которого прибывшие офицеры протягивали свои бумажки. Ожидая своей очереди, Глинский с любопытством рассматривал живописную ораву дембелей — почти у всех в придачу к вещмешкам были одинаковые кейсы. Борис хмыкнул, вспомнив свой кейс после первой командировки. За ним пристроились две разбитные дамы в джинсах, судя по разговору — также вернувшиеся из отпуска. Совершенно не стесняясь Глинского, они живо и без комплексов обсуждали, где в Кабуле лучше покупать нижнее бельё. При этом дамы для доходчивости показывали друг дружке руками поверх одежды особенности фасонов:

— …вот, ну а спереди треугольничек такой… сеточка — как тюль…

Стоящие впереди и сзади офицеры бросали на дам оценивающие взгляды, к которым те, судя по всему, были привычны.

Чтобы отвлечься от по-разному воспринимаемого щебета о трусах и лифчиках, Борис снова принялся разглядывать дембелей. Большинство из них красовались в парадной отутюженной форме с аксельбантами — чаще белыми, но иногда даже красными и пурпурно-малиновыми. Кители украшали разномастные самодельные значки и нашивки с названиями гарнизонов, в Союзе считавшихся жутко секретными: «Теплый стан 181 мсп 108 мед», «350 пдп 103 вдд — Полтинник», «56 одшбр — Гардез».

Настоящие награды на дембельских кителях встречались редко. Впрочем, почётный знак ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть» ещё более-менее мелькал, а вот настоящие медали Глинский разглядел от силы у десятка из доброй сотни. Орденов он поначалу не разглядел ни у кого. Впрочем, присмотревшись, он обратил внимание на ефрейтора-танкиста в новенькой, ничем не «украшенной» форме с чёрными петлицами. Этот дембель выделялся заметно пробитым сединой «ёжиком» и трясущимися руками, в которых он что-то сжимал. Когда к нему подошёл какой-то офицер, ефрейтор, словно стесняясь, раскрыл ладонь, и Борис увидел орден Боевого Красного Знамени.

— Танкист-«минёр», — негромко сказал капитан, стоявший в очереди перед Глинским. — Четырнадцать раз на своих катках подлетал. Начпо [40] на партсобрании рассказывал…

До Бориса не сразу дошло, что этот парень четырнадцать раз подрывался на фугасах при так называемом «тральном» разминировании, а значит, столько же раз был контужен… Глинский невольно задумался: а хотел бы он сам такой ценой получить орден? Спору нет, Красное Знамя — это очень круто, перед ним только орден Ленина со Звездой Героя, но четырнадцать контузий…

Из комендантского кунга показался хмурый подполковник.

— Убывающим — строиться! Достать документы. Открыть вещмешки и портфели, — хриплой скороговоркой скомандовал он. Дембеля зашевелились. Впрочем, в Кабуле на предмет обнаружения чего-то неположенного их «шмонали» достаточно формально. Главный «шмон» устраивали в Ташкенте — при возвращении домой. Причём, что любопытно, искали не только оружие, боеприпасы, валюту, золото-серебро и драгоценные камни. Запрещены к ввозу в Союз были также магнитофонные кассеты с записями «блатных», эмигрантов и даже Александра Розенбаума…

(Забавно, но, когда Александр Яковлевич возвращался однажды с гастролей из Афганистана, его, ещё не очень растиражированного телеэкраном, вполне серьёзно спросили в ташкентской Тузели: «Розенбаума не везёшь?»)

Борис наконец-то отметил своё предписание и отошёл к выстроившимся за кунгом в ряд пяти медицинским «уазикам-таблеткам». Там его и нашёл вернувшийся от самолета не просто мрачный, но совершенно не находивший себе место Семченко. Старлей молча забрал Бориса в машину — отпускное настроение у Влада явно закончилось. Но Глинский и не лез к нему с расспросами.

Всю дорогу до роты они проехали молча. Водитель даже непременную музыку в машине не заводил.

Первые увиденные Борисом афганцы были бородатыми путниками в белых хламидах и сандалиях на почерневших босых ногах. Они, увидев машину, тем не менее, не сразу отошли к обочине, так что пришлось затормозить. Глинского поразили их глаза — мутно-голубые, цвета посудного фаянса, выражавшие то ли полнейшее безразличие к жизни, то ли давнюю привычку к гашишу.