Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - читать онлайн книгу. Автор: Борис Подопригора, Андрей Константинов cтр.№ 106

Стало очень тихо. Американский советник опустил фотоаппарат и от удивления даже приоткрыл рот. Азизулла моргал и пукал. Сбившиеся в кучу шурави замерли, боясь проявить хоть какую-то эмоцию…

Глинский поднялся, встряхнулся, выпрямился и вопросительно взглянул на Хусейна. Пуштун недовольно поджал губы, но кодекс чести «Пуштун валай» не позволил ему подсуживать столь одиозно. Да ещё при этом американце, успевшем заснять эффектный бросок… Явно нехотя, Хусейн профессиональным судейским жестом указал на Мастери, отдавая ему чистую победу. И в этот момент Парван заплакал — то ли от боли, то ли от унижения, то ли от страха перед старшим братом, которого он, получается, подвёл… Борису даже жалко его стало. Это было даже по местным меркам как-то дико, чтобы взрослый здоровенный мужик в голос плакал, как ребенок. Глинский хотел было помочь Парвану подняться, но не успел — на младшего братца налетел очухавшийся старший. Налетел с криком и принялся лупить Парвана своим любимым стеком, не разбирая куда — по голове, по плечам, по рукам… Мистер Абу-Саид и Хусейн даже отвернулись из деликатности.

Надо отдать должное Азизулле — Мастери он не тронул. Каким бы он засранцем ни был, но всё же считал себя королевским офицером и какие-то внутренние понятия о чести имел. Пусть пуштуны кичатся своим кодексом чести «Пуштун валай», тем, что чуть ли не превыше самого Аллаха. Таджики — они истинные арийцы. И они тоже держат слово, что бы там про них пуштуны ни врали…

Но посмотрел Азизулла на Бориса так, что тот понял, жить ему осталось недолго.

«…Пусть так. Всё равно дело к развязке шло… Ты и до этого на меня давно зуб наточил… Сколько ты мне дней отмерил? Неделю? Да если б не твоя жадность, „товарищ капитан Пердащенков“, ты б меня уже давно шлёпнул… И ещё „завучу“ этому, Яхье, сказал бы, что сделал это исключительно ради его хорошего настроения… Только где же вы, уроды, ещё механика нормального найдёте? Маркарян вам „барбухайки“ чинить будет? Ну-ну, Аллах в помощь. Он вам напочиняет…»

Глинский храбрился, а на самом деле злился на себя, злился на своё не очень обдуманное предложение, заведшее теперь не известно куда. Разведчик не может позволить эмоциям управлять собой, не может совершать необдуманных, не взвешенных поступков. А он, Глинский, ляпнул про футбол сразу, как эта идея в голову пришла. Нет, в самой-то этой идее какие-то положительные моменты есть. Это бесспорно. И ребят расшевелить можно, и на охрану посмотреть попристальней и, так сказать, в деле. Плохо то, что ляпнул спонтанно. А с другой стороны, ляпнул, потому что такая возможность представилась. Ведь американский «коллега» тоже не каждый день в крепость с мячиком приходит. С Парваном, конечно, можно было бы и поделикатней поступить, но уж очень он напрашивался…

Борис нахмурился и как бы внутренне одёрнул себя: что значит «напрашивался»? Провоцировал, что ли? А ты, стало быть, на провокацию поддался? Плохо, товарищ капитан. Очень плохо. С такими нервишками вам не в разведке место, а в гардеробе галоши выдавать, если возьмут… Ну да что уж теперь казниться! Что сделано, то сделано. Как говаривал незабвенный начальник курса: «Чему быть — за то и доложи». Надо хоть из победы побольше выгоды извлечь. Матч теперь точно состоится. Ну так хотя бы ребят встряхну.

Отбушевав, Азизулла отошёл от братца, еле-еле сумевшего встать на четвереньки, и, словно гавкая, отдал необходимые распоряжения для сбора свободных от службы охранников. Таких оказалось двенадцать человек, и все они, как ни странно, восприняли необычный приказ, а именно сыграть с пленными шурави в футбол, с необычайным энтузиазмом.

Борис тем временем собрал свою команду. Хотя, что значит — собрал? Они и так все уже были на поле, только Асадулла-Маркарян «слился», сославшись на боль в колене. Осторожным и дальновидным парнем был этот Асадулла… Ну и Абдулла играть не мог, да на него и не рассчитывали. Но из норы своей он вылез, вышел к полю и присел в сторонке. В итоге в команде шурави оказалось девять игроков, включая Абдулрахмана. Хотя, конечно, игроками этих несчастных, измученных парней можно было назвать весьма и весьма условно… Ворота по-быстрому сложили из камней — условные ворота, ясное дело. Ни о каких верхних перекладинах и сетках речь и не шла. Так, двумя каменными кучками боковые штанги обозначили — и ладно.

Глинский быстро разбил свое «войско» по номерам. Олега он поставил в ворота — тот сам вызвался и вратарское место занял уверенно. Правда, встал в немного странную стойку — из-за скособоченности шеи ему, чтобы иметь нормальный обзор поля, пришлось стоять не прямо, а боком.

Костю Захарова и Валю Каххарова Борис назначил нападающими, остальных распределил по линиям защиты-полузащиты…

Тем временем к полю подтянулись почти все курсанты учебного центра — весть о необычном матче мгновенно облетела весь лагерь. Курсанты (а их пришло человек под сто) фактически сбежали с занятий. Афганцы действительно в массе своей очень азартные люди, и пропускать такое необычное зрелище никто не хотел. Несколько несущих службу охранников заявились к полю с охраняемыми бабраковцами. Эти, получается, сбежали с хозяйственных работ. То есть сами бабраковцы сбежать не могли, конечно, но охранникам уж очень хотелось футбол посмотреть, а бросить пленных афганцев на работах без присмотра они не рискнули. Решили, что уж лучше на работу наплевать — так риска меньше. Так что на «трибунах» появился и «сектор» болельщиков шурави.

Функции арбитра взял на себя, разумеется, Хусейн. Благородное происхождение и кодекс чести «Пуштун валай» не помешали ему не заметить некоторого несоответствия общепринятым правилам: в частности, то, что в одной команде было девять игроков, а в другой — двенадцать. Ну так Хусейн и не был в футболе специалистом и мог не знать таких чисто футбольных тонкостей, что команды должны быть равны по составу по крайней мере в начале матча.

А вот свистеть в три пальца Хусейн где-то научился, что и продемонстрировал, когда Азизулла махнул рукой, санкционируя начало «мероприятия». «Трибуны» немедленно начали орать — и курсанты, и охранники, и бабраковцы. Причем офицеры-бабраковцы, в большинстве своём учившиеся в Советском Союзе, очень органично перешли на русский мат.

Молчал только мистер Абу-Саид, но он был занят, он фотографировал. А главный противник матча — Азизулла — верещал, как баран, которого режут, — он не просто болел, он пытался своим подчиненным-игрокам ещё и «тренерские установки» давать, но его никто не слушал… Да и, честно говоря, в наступившем гвалте услышать его было сложно.

«Духи» почти сразу же пошли в атаку и затеяли опасную возню достаточно близко от ворот шурави. Техника-то, надо сказать, у них была никакая, но защитники-шурави поначалу их элементарно боялись. Боялись физического контакта, опасались задеть, толкнуть, короче говоря, инстинктивно продолжали «соблюдать субординацию». Глинский аж весь изошёлся на матерный крик, но ребята всё равно как-то больше жались друг к дружке, а не к «духам», владевшим мячом. В итоге уже через несколько минут после начала Олег пропустил первый мяч. Его вины, можно сказать, не было — он даже в ноги бросился вышедшему на него в лоб охраннику…

На «трибунах» началось подлинное сумасшествие. Охранники, пришедшие с бабраковцами, потрясали автоматами. Бабраковцы что-то кричали русским — похоже, пытались советовать. Курсанты прыгали и орали. Азизулла размахивал стеком, а приковылявший к нему поближе братец Парван что-то жарко говорил мистеру Абу-Саиду. Американец вежливо кивал и фотографировал.