Мент - читать онлайн книгу. Автор: Александр Новиков, Андрей Константинов cтр.№ 62

— А это без разницы, — оборвал его Сашка. — Ща он на твоего Витюшу нажмет, Витюша даст показания на тебя. И — все. Двое — значит группа, по предварительному сговору… с целью ограбления. Расстрельное дело!

— Запросто могут под расстрел подвести, — сказал опер-бэх серьезно.

— Па-пачему под расстрел? — спросил Иван Палыч. За минуту всего он посерел и стал как будто еще старше.

— По кочану! Ты чего такой непонятливый, дед? Группа. Сговор. Убийство. А инициатор — ты. Тебе и вышку.

— Да почему же я-то? — почти выкрикнул Сергеев.

— Ну, интересно… Тебе же Витюша-то в сыновья годится. Кто поверит, что он — сопляк — тебя подбил? А? То-то… любой судья решит: кто старший, тот и заводила.

Обрабатывали старика минут двадцать. С примерами из уголовной практики, настоящими и вымышленными, со ссылками на жестокость, подлость и коварство никому не известного следователя прокуратуры Лебедева. Наивный Иван Палыч все принимал за чистую монету. И даже когда мрачный и не участвовавший в игре Игорь сказал:

— Да не слушай ты их, балаболов, Иван Палыч… шутят они так, — даже тогда старик не поверил.

— Шутят, — горько произнес он. — Шутят, а мне не до шуток… Что же теперь делать-то?

Зверев пожал плечами: мол, что теперь делать? Теперь уж ничего не поделаешь.

— Да ты, Иван Палыч, не переживай… в смысле расстрела-то. Навряд ли расстреляют. Скорее всего, пятнаху накрутят. А отсидишь и того меньше — через двенадцать лет выйдешь. Или даже через десять.

Старик сидел, опустив глаза. Нетронутая кружка с чаем давно остыла.

— Как же так? — сказал он. — Хоть и десять лет… ни за что!

— Да брось, Палыч… Всякое в жизни бывает. Десять-то лет — пустяк по сравнению с расстрелом. Отсидишь — вернешься к своей старухе.

— Она не доживет, — сказал Сергеев, — инвалид она у меня… больная.

— Да прекратите вы! — раздраженно произнес Игорь. — Не слушай их, Палыч. Ты уже завтра на воле будешь, дома.

— Нет, Игорь, — покачал головой старшина. — Мне, видать, отсюда уже не выйти… засудят к черту.

Майор матюгнулся и полез на верхнюю шконку — курить. А Иван Палыч посмотрел на Зверева и спросил:

— Как думаешь, Саша, может, мне сознаться?

— В чем? — спросил Зверев.

— Ну… в убийстве этом. Чистосердечное признание сделать. Говорят — облегчает.

Вот тут грохнула хохотом вся камера, даже Игорь на верхней шконке засмеялся. Они хохотали, а Иван Павлович Сергеев смотрел на них большими непонимающими глазами.

— Дед, — сказал наконец Зверев, отсмеявшись, — дед, если ты сознаешься, твоего Лебедева удар хватит. А прокурор с ума сойдет!

— Так мне что — не сознаваться? Отрицать свою вину-то?

Объяснять старику, что мы пошутили, пришлось долго. Дольше, чем запугивать. Старшина сомневался, считал сначала, что его успокаивают. Кажется, он так и не уверился до конца… ночью не спал, ворочался.

На следующий день его освободили.

— Сергеев! — крикнул контролер в кормушку.

— Я, — вскинулся ветеран.

— Через полчаса на выход с вещами.

— А… куда меня?

— На кудыкину гору. Через полчаса… понял?

Старик засуетился, встревожился.

— Домой идешь, Палыч, домой, — подбодрил его Игорь.

Перед уходом Иван Палыч пожал всем руки. Он уходил на свободу.

В тот же день и Зверева с Лысым перевели в изолятор на улице Лебедева. Тот же самый контролер выкрикнул в кормушку его фамилию и сказал те же самые слова.

— А куда меня? — спросил Сашка и услышал ответ:

— На кудыкину гору. Через полчаса… понял?

Внизу, где сличали личные дела, встретил Виталия. Перемигнулись.

Снова автозак, короткая — минут пять — езда, и вот она — детская тюрьма с недетскими проблемами… А слова-то какие страшные, противоестественные: ДЕТСКАЯ ТЮРЬМА. Не хочется их писать. Не хочется произносить и слышать. Эти слова — укор каждому взрослому. Всем вместе и каждому по отдельности.

Не хочется писать эти слова. Но все же мы снова их напишем: ДЕТСКАЯ ТЮРЬМА. А потом войдем внутрь.

Внутри СИЗО не сильно отличается от Крестов. Снаружи совсем не отличается — тот же крест, только один. Да охрана на вышках оружие имеет, а патронов — нет. Не положено — тюрьма-то детская! Гуманизм, стало быть… стрелять в несовершеннолетних и женщин у нас запрещено. Однако ж войдем внутрь, как вошли уже Зверев и Лысый. Шмонать их по-настоящему не шмонали: всем ясно, что попали сюда ребятки по блату… Итак, мы внутри. В отличие от Крестов, тюрьма на улице Лебедева имеет межэтажные перекрытия, а не открытые галереи. Второй и четвертый этажи занимают малолетки. На четвертый этаж контролер и отвел Сашку с Виталием. Перед дверью камеры он сказал Звереву:

— Милые детки… Шестнадцать душ. Все — убийцы. Заходи!

Дверь открылась, и Сашка вошел в довольно просторную камеру. Шестнадцать малолетних убийц смотрели на него. За годы работы в розыске Зверев насмотрелся всякого… доводилось и по малолеткам работать. При этом порой сталкивался с такой жестокостью, что объяснить ее было совершенно невозможно. Входя в камеру, он не питал никаких иллюзий… Здесь сидят звери, уже отравленные тюремным духом… Не стоит, читатель, ронять слезы при словах детская тюрьма. Да, перед Зверевым были жертвы. Но они же и палачи. Шестнадцать душ, — сказал контролер. Вот именно душ-то у них и не было. А была жестокость, зависть, злоба и озлобленность. Подлость. Равнодушие. Тупость. Цинизм.

Виноваты ли они в этом? Нет. Нет, они в этом не виноваты. Такими их сделала жизнь. Мерзкая жизнь, грязная, тошнотворная. В которой главной ценностью является водка. А наименьшей — опять же жизнь. Не своя — чужая. Да еще такие понятия, как достоинство, порядочность, интеллигентность, честность.

Нет, нисколько не виноваты эти пацаны, что им не повезло еще при рождении. Да-да, при рождении. Девяносто девять процентов из них родились в семьях с самого социального дна. В семьях алкоголиков, наркоманов, люмпенов. Многим не повезло еще до рождения: папенька с маменькой и зачали-то свое чадо в пьяном угаре. И в утробе материнской многие из них все девять месяцев травились водкой и бормотухой. И молоко из материнской груди они сосали, насыщенное водкой. Они были ОБРЕЧЕНЫ с момента появления на свет!

Не нужные никому, полуголодные, награжденные нервными и психическими заболеваниями, что видели они в детстве? Пьянку. Драки. Нищету. Людей в форме, которые периодически уводят папаню или маманю. Когда на несколько суток, а когда на несколько лет. И тогда — случалось — на эти несколько суток или лет в доме (в вонючей, проссанной комнатенке) появлялись другие папани или мамани. Бывали — добрые… могли приголубить пацаненка, пожалеть, дать конфетку или налить красненького. Бывали — злые. И тогда этого высерка, выблядка били, морили голодом, вышвыривали на улицу. Случалось — насиловали. Заставляли нищенствовать, воровать, подкладывали под чужих дяденек. Заражали сифилисом.