— Капельки такие коричневые? Сладким пахнут? Так Мэри их Кирке периодически капает: Гуренкова ведь — алкоголичка. У Блад таких капель, знаешь, сколько? Разного цвета. И не только капель…
Марэк вдруг как-то неожиданно обмяк, присел на траву. Он как будто уже не замечал меня.
— Что с тобой?
— Света… Мне плохо…
Он не успел договорить, как я догадалась сама. Ломка!
Марэк обхватил руками плечи, начал раскачиваться из стороны в сторону. Казалось, что каждая пересохшая клеточка его организма разрывалась от боли и от жажды.
— Света, мне надо в одно место… Там мне помогут. Там все есть… — Он устало провел дрожащей рукой по лицу.
Низкое солнце еле просвечивало из-за соседнего холма. Под деревьями уже лежали глубокие синие тени. Похоже, что было около девяти вечера.
— Что это за место?
Марэк как будто задумался. А потом посмотрел на меня пустыми глазами.
— Знаешь, Света… Ведь у Мэри на острове — клиника тайная… Она там опыты над наркоманами проводит.
* * *
— Пошли!
— Нет, Света. Ты — оставайся. Тебе туда нельзя. Тем более что это — далеко: по дороге — километров двенадцать.
Я даже рот открыла. Проведя целый день на полянке в трех километрах от пристани, я была убеждена, что нахожусь в центре острова.
Теплоход отчаливал в пять утра. Вообще-то, как правило, на Валааме туристы проводили день, отплывали вечером, а утром шли в сторону Онеги — на Кижи. Но нынче вышло так, что в Онегу «Котлин» заходить не мог из-за больших нерастаявших льдин. И руководство семинаров, пообщавшись с командой теплохода и диспетчером в Питере, приняло решение изменить маршрут: с Валаама выйти позже, а потом, после Ладоги, сделать «зеленую стоянку» в Нижних Ветлугах. Там, на красивом берегу Свири, один из питерских бизнесменов (в частности владелец ресторана, в который якобы любил захаживать будущий последний президент России) задумал новую деревню. Понастроил бревенчатых изб с наличниками в стиле «а-ля рус», проложил дорожки из чурок, посадил цветы. В одном из домов устроил выставку предметов старого быта, в другом — музей самогоноварения, в третьем открыл сувенирную лавку.
Предполагалось, что иностранные туристы на этой «зеленой стоянке» будут оставлять много зеленых денежек…
Получалось, что до клиники туда и обратно — двадцать четыре километра.
Успеть к отплытию можно, но — рискованно.
— А если — напрямую?
— Восемь километров. Но — лесом.
— Бежим! Все равно я без тебя дорогу к теплоходу не найду. У меня, как говорит мама, — географический кретинизм.
В поселке, как рассказал по дороге Марэк, для местных жителей фактически нет работы. Живут, можно сказать, на подножном корме. Делать мужикам нечего, а выпить от тоски хочется часто.
Однажды в поселок пришел незнакомый мужчина, прилично — по-городскому — одетый. Поговорили хорошо за жизнь, угостил их приезжий в тот день тоже хорошо. Заодно сказал, между прочим, что бывает кайф и получше, чем от водки. Снова пришел (вкрадчивый такой, убедительный), снова угостил.
Через неделю Марэк с другом опять встретились с ним — уже в условленном месте: в отремонтированном здании бывшего скита. Тогда-то первый раз они с приятелем и укололись. Понравилось. И стали захаживать.
Уже через пару месяцев желание получить «дозу» стало невыносимым. А тут и «ломки» начались.
А незнакомец — «Сергей Кириллович» — вдруг из ласкового и обходительного стал жестким, несговорчивым. Сказал, что может помочь, но — теперь уже за услугу. Услуга заключалась в том, что за получаемую «дозу» парни должны периодически ложиться в новую маленькую больничку на так называемое «обследование». И никому ничего не рассказывать, иначе — им же хуже будет.
С того самого дня Марэк и живет в постоянном страхе. Потому что не ходить в больничку не может («ломает»), а ходить — страшно.
— А как происходит это «обследование»?
— Ложишься в больницу. Сначала вколят «дозу», потом дадут что-то выпить, потом подключают к голове какие-то электроды (там у них — супертехника: и компьютеры, и сканеры). Параллельно делают анализы с кровью. Но главное, что ты в тот момент — в полной отключке и не знаешь, что делают с твоей головой.
— И что, совсем ничего не помнишь?
— Да в том-то и дело, что воспоминания странные. Какие-то видения, люди незнакомые, разговоры. Иногда «картинки» повторяются. Иногда они добрые, иногда страшные. Мэри мне говорила, что это подкорка «выплевывает» самое потаенное. Она вообще считает, что и при алкогольном опьянении, и при наркотическом «закрываются» какие-то одни участки мозга, а «открываются» другие. И что все эти механизмы «захлопывания форточек» надо изучать, что это очень важно для науки. Но ей — для самого главного — надо заглянуть в мозг. И нужна особая аппаратура… Света, а вдруг однажды они вскроют мне череп?…
Мы быстро шли по лесу, иногда переходя на бег. Если бы не Марэк рядом, я бы уже сто раз умерла и от вскриков ночных птиц, и от падающих шишек.
— И много у нее таких подопытных?
— Человек десять — всегда. Их привозят сюда из Питера, из разных центров и фондов.
Об этом я уже догадалась.
Прошел где-то час нашей ходьбы-бега.
Марэк замедлил шаг:
— Уже близко. Надо идти осторожнее.
Они не должны тебя увидеть Последний километр мы шли совсем медленно, боясь выдать себя треском сухих веток под ногами. От такой ходьбы я быстро замерзла (черт дернул меня одеть с утра шорты). Я с тоской подумала о далеком утре уходящего дня, о своем радостном настроении, об ощущении новых открытий. Вот и наоткрывала…
Лес кончился неожиданно. Из-за низких кустов виднелась широкая поляна с крепким домом на высоком старинном фундаменте из огромных булыжников. Фундамент переходил в высокий цоколь, и я с тоской поняла, что — окна дома находятся слишком высоко над землей. Кругом не было ни души. Дом показался бы совсем мертвым, если бы не слабый свет, сочившийся сквозь занавески из двух окон.
Я взглянула на Марэка. Его взгляд стал совсем отсутствующим. Надо было спешить.
«Пошли!» Мы быстро и бесшумно пересекли поляну и оказались под стеной больницы. Прямо над головой тускло светило окно с отдернутой занавеской. «Иди», — шепнула я ему. И он медленно пошел вдоль стены по направлению к дверям.
У стены — чуть в стороне — я заметила березовую чурку и, легко подкатив ее под окно, встала на цыпочки и дотянулась до нижнего наличника.
Это напоминало обычную больничную палату. Шесть коек в два ряда со спящими молодыми мужчинами. За столом, под настольной лампой, сидела женщина в темной одежде и таком же платке. Вдруг она подняла голову от компьютерного монитора и посмотрела в окно — прямо на меня. Я втянула голову в плечи и чуть не полетела на землю. Минуты через три я снова заглянула в окно. Женщина уже стояла у одной из кроватей. Одеяло было отброшено, и я увидела, что к телу и голове пациента подключено множество каких-то датчиков. Женщина передвигала их с места на место, поглядывая куда-то в сторону (возможно, там стояла какая-то невидимая мне аппаратура).