Мой брат якудза - читать онлайн книгу. Автор: Яков Раз cтр.№ 28

Мы — как лидеры в большой политике. У нас все устроено не так, как в вашем мире. Нам нужны дальновидные лидеры с политическими способностями и моральными устоями. Да, моральными устоями. Моралью, такой же запутанной и полной противоречий, как и у вас.

Очень плохо, когда из-за недвижимости приходится применять насилие. Это ведет к полной делегитимации якудза, к бойкоту. Выгонять людей из домов, принуждать их продавать дома за бесценок и наводить на них страх — это плохо. И недейственно. Я все еще слежу за нашей внутренней моралью, но я вижу, как она постепенно исчезает. Если кто-нибудь из моих людей запугивает невинных катаги на улицах или в их домах, то он оставит у меня свой мизинец или даже получит черную карточку, означающую бойкот. Но обрезание мизинцев — это тоже устаревший обычай, и от него надо избавляться. Мы должны смотреть вперед и быть современными. Год назад я запретил этот обычай в своей семье.

Среди бывалых есть и те, кто покупает протез мизинца, чтобы окружающие не видели, что они якудза. Самые лучшие протезы мизинцев делают в Лондоне, но в Гонконге они дешевле, к тому же Гонконг гораздо ближе к нам.

Молодой парень идет по узкой улочке. Другой парень идет ему навстречу. Они стоят, смотрят друг на друга пронизывающими взглядами нирами, их головы немного наклонены. Сердце отчаянно стучит в груди. Голова говорит: продолжай себе идти. Сердце говорит: нет. Саке переливается по всему телу и просится наружу. Надо переходить к действиям. Живот «закипает». Голова говорит: нет, не делай этого. Это безумство, это сумасшествие. Что делать? Босс не разрешает. Но он так на меня уставился, этот парень. Он целый день ошивается здесь и выводит меня из себя.

Чего он так на меня пялится? Если я сейчас просто уйду, я — не мужчина. Как я посмотрю в глаза пацанам, что я им скажу? Но босс не разрешает. Говорит, нельзя затевать личных драк. Наказание будет суровым. Но я ведь не могу уйти сейчас. Этот урод, конечно, из Ямада-гуми, сябу так и прет из этих мерзких ноздрей. Босс запретил, ну и что? И вообще, эти боссы сегодня слишком уж дипломатичные, слишком уж мягкотелые. Соперник готов на меня напасть, вот он идет на меня, сейчас достанет нож. Как я могу продолжать просто идти? Нет, я не боюсь, я его разорву, я разорву его.

И они сцепились. Человек рвет кожу на человеке, оголяется мясо, и кровь капает на дорогу, разрастаясь в большую лужу посреди асфальта. И ни души вокруг. Оба валяются на дороге. Их кровь перемешалась, и непонятно, что происходит.

И вот кто-то кому-то рассказал, возник переполох. Молодые парни с обеих сторон раздирают друг друга. Их матери ничего об этом не знают, но молятся божеству Каннон, чтобы оно смилостивилось над этим безжалостно пылающим огнем. О Каннон! Пожалуйста!

Так начинается война. На следующий день двое нападают на офис босса из соперничающей семьи и обстреливают символ семьи. На другой день двое нападают на группу молодых парней из этой семьи в одном из переулков на Синдзюку. Еще немного, и начнется настоящая война. Нельзя знать, куда она приведет.

И тогда — телефонный разговор между двумя боссами. Они понимают. Да, да, эта современная молодежь. Извините. Нет, это я должен извиняться. Нет, нет, это я… Мы ведь за мир. А как поживает ваша дочка? Да, у меня все в порядке. Да, спасибо, спасибо, до встречи на похоронах Номуры.

Босс звонит своему сыну, который оповестит своего младшего брата, который оповестит своего младшего брата, который скажет своему молодчику, затеявшему драку, что тот совершил необдуманный поступок, что в якудза так не поступают. И тогда…

В тот же день молодчик приходит в офис семьи. Глубоко кланяется всем присутствующим. Просит большой кухонный нож, садится за стол, достает белую салфетку, кладет левую руку на стол. Расставляет пальцы своей красивой, гладкой и молодой руки. Дрожащей правой рукой обвязывает салфеткой мизинец. Смущенно смотрит вокруг. Присутствующие смотрят на него решительными взглядами. Делай то, что нужно сделать, говорят эти взгляды, и хватит дрожать. Чем быстрее ты это сделаешь, тем легче будет, дурень.

Никто из них не стоит рядом с ним. Они знают, что произойдет.

Парень отодвигает мизинец от остальных пальцев. Берет большой кухонный нож, который познал уже очень много мизинцев. Кладет острие ножа слева от мизинца, напротив первого сустава.

Парень кричит: «Оябун!! Простите меня за причиненный стыд! Простите меня!!!»

Он закрывает глаза и с криком «ООО!!!» одним взмахом резко опускает нож на сустав мизинца.

Сустав отлетает, и из пальца хлещет кровь, как из трубы, которую прорвало. На парне нет лица. Все вокруг него расплывается, и в глазах темнеет. Он пытается завязать то, что осталось от пальца, но теряет сознание. Красное пятно раскрашивает салфетку и становится все больше и больше.

Кто-то берет обрубок, заворачивает его в белую материю, кладет рядом с парнем. Кто-то брызгает на него водой, кто-то бьет его по щекам, кто-то трясет его. Вставай, мужик!

Когда парень очнется, то пойдет к дому босса. Он встанет на колени и глубоко поклонится, стоя у двери, даже если там никого не будет. Он оставит обрубок мизинца, завернутый в белую ткань, и нож, покрытый коричневыми пятнами. Он уйдет оттуда, гордый и униженный.

Босс возьмет обрубок мизинца. Кто-то промоет этот образец и поместит его в маленькую бутылочку с формалином. Босс поставит бутылочку на полку рядом с пятнадцатью такими же. Он был бы рад отменить этот устаревший обычай, он ведь понимает, что надо шагать в ногу со временем.

— ?

— Я помещаю обрубки мизинцев в формалин и расставляю их в шкафу, в бутылочках от лекарств. Ряд за рядом, как вы видите, там, наверху. Нужно сначала смыть с них кровь и затем поместить в жидкость. Раз в несколько месяцев я нахожу их у двери, но меня уже давно не тошнит.

Об этом мне рассказывает «мама» Миоко, подруга Тецуя и мать его ребенка.

— Это поступок мужчины, который проштрафился, как говорят они, мужчины. Но ведь мужчина без мизинца не может по-настоящему держать большой самурайский меч. Может быть, это уже неважно, потому что на мечах уже давно никто не дерется.

Сейчас я сама как мужчина. Много лет назад я была танцовщицей в ночном клубе в городе Сэндай. Я пела, танцевала, иногда исполняла стриптиз. Это было до того, как встретила Тецуя и ступила с ним на этот путь. Он уходил и приходил, уходил и приходил. Исчезал без предупреждения и возвращался через много дней. Уставший, иногда с новыми шрамами. Спрашивал о моем самочувствии, тревожился за ребенка. Но никогда не говорил ни слова о том, что произошло там, в тех потемках, куда он уходит. И сегодня он уходит и приходит, уходит и приходит. И нет предела одиночеству, написанному у него на лице, когда он возвращается из этих поездок, о которых нельзя спрашивать.

Ко мне приходят его сыновья-кобун, когда у них появляются проблемы или когда они боятся Тецуя. Я навещаю их в тюрьме, ношу им передачки, их любимые газеты. Улыбаюсь им. Ведь у большинства из них нет матери, которая придет навестить. И даже если она придет, то не будет улыбаться, а будет только молчать или плакать. Я улыбаюсь им. Даже когда они вырастают, то все равно остаются маленькими детьми, поверьте мне.