Он был счастлив, но, как и полагается, замечал свое счастье только первые несколько дней, ошеломившие его буйным, бурлящим возвратом страсти. А потом сознание того, что Татьяна рядом, что она его и только его, что в их отношениях нет и намека на былой разрыв, сделалось каким-то незыблемо-постоянным, неизменным, нерушимым и привычно-радостным.
Он больше не задавал ей вопросов об Игоре и не настаивал на разводе. Не оттого, что боялся вновь потерять ее. Он где-то подсознательно, особо не размышляя, понимал, что все это может внести разлад в его зыбкую гармонию.
Конечно, он понимал, что когда-то этими вопросами придется разрушить тонкую стеклянную перегородку, отделившую сейчас их двоих от реального мира, но старался не думать об этом. Ему просто было хорошо, и он наслаждался.
Игорь был. И даже пару раз заезжал к Татьяне в лагерь, но Алик не вмешивался и не пытался с ним говорить. Он просто в эти часы занимался чем-нибудь другим. Он даже после не спрашивал ни о чем Татьяну и старательно обходил эту тему стороной. Ну, а она, в свою очередь, молча удивлялась такой неожиданной покладистости и, естественно, сама не стремилась к опасным разговорам.
Игорь приезжал, Игорь уезжал, Игорь звонил Татьяне, и Татьяна звонила Игорю, но все это происходило на какой-то другой планете, в другом пространстве, на другой грани, и Алик чувствовал, что нисколько не ревнует ее к той жизни, словно та Татьяна уже была другой, чужой, не его.
Иногда он вспоминал об этом и удивлялся сам себе: когда он успел разграничить Татьяну на свою и чужую? Почему его не возмущает существование того, другого пространства? Значит ли это, что ему все равно? Что его устраивает эта роль в причудливом спектакле? Но он тут же отпихивал эти мысли, боясь по новой всколыхнуть присмиревшую стихию.
Татьяна мучилась неопределенностью. Она понимала состояние блаженной невесомости, охватившее Алика, но сама погрузиться в это состояние не могла. Она изо всех сил подыгрывала ему, изображая беспечность, и иногда искренне думала о том, что Зойка была права, когда советовала оставить все как есть: и мужа, и любовника. Но слово «любовник», неизменно проскальзывавшее в таких мыслях, заставляло ее морщиться то ли от презрения к себе, то ли от боли, то ли от лжи. Новое поведение Алика пугало ее. В какие-то минуты она позволяла захлестнуть себя спокойствию, а в какие-то возмущалась его молчанием. Неужели она ошиблась, и эта плотская страсть – единственное, что ему нужно от нее? Он не хочет менять существующее положение? Его устраивает вот эта мимолетность, и, вернувшись в Москву, он так же легко найдет ей замену? Кстати, что он такое говорил тогда о девушке?
– Шурка, так кого ты нашел в Москве? – как можно беззаботнее однажды осведомилась она.
Алик поднял на нее недоумевающий взгляд.
– Значит, соврал? – улыбнулась она, но он успел заметить в ее глазах тревожные точки.
– О чем?
– О девушке, к которой стоило бы ревновать.
Ах вот оно что! О Даше! Но надо ли рассказывать?
– Соврал, – улыбнулся он в ответ.
– Сейчас врешь, – сердито перебила его Татьяна. – Девушка есть.
– Была, – поправил Алик, но Татьяна не обратила на это внимания.
– Кто она? Какая? Сколько ей лет?
– Это допрос? – шутливо поинтересовался Алик, но наткнулся только на стену требовательного молчания. Тогда он вздохнул и принялся отвечать по пунктам: – Ее зовут Даша. Она учится на пятом курсе. Симпатичная. Даже красивая.
Высокая. Темноглазая. На год меня младше. – Алик произвел в уме сложные математические вычисления. – Двадцать два года. – Он насмешливо посмотрел на Татьяну: – Еще вопросы есть?
Татьяна молчала, не зная, как себя повести. Устроить сцену ревности? Глупо и недостойно. Пропустить все это мимо ушей? Унизительно.
Алик воспринял ее молчание по-другому. Он испугался, что она обиделась, и поспешил взять ее руки в свои.
– Я же сказал: она была.
– А сейчас… ее нет?
– Мы расстались. Зимой. После каникул. После того, как я встретил тебя.
Татьяна усмехнулась. Зачем? Он же не может быть рядом с ней вечно? Она намного старше его. Она замужем. Ему нужно жениться на этой девушке.
– Только не говори свое любимое, – торопливо предупредил Алик, – «Я намного старше тебя. Тебе нужна другая, помоложе и посвободнее».
– Я этого не говорила, – засмеялась Татьяна.
Но подумала, это точно.
– Ну, подумала, – уверенно сказал Алик и замолчал, боясь ступить на скользкую почву недоговоренностей.
Татьяна тоже помолчала.
– Она любит тебя?
Алик досадливо дернул плечом. Долго еще будет продолжаться этот разговор?
– Не знаю, – нехотя ответил он. – Может, любит. Но я ее не люблю. Я люблю тебя. Я все это ей объяснил, и она поняла.
– Значит, любит, – сделала вывод Татьяна.
– Почему?
– Потому что поняла. Я бы тоже поняла.
– Что – поняла? – поморщился Алик.
– Поняла, если бы ты пришел и сказал: «Я люблю другую». Дашу или эту… Солнышко, – с усилием выговорила она.
Алик расхохотался.
– Чего ты смеешься? – грустно спросила Татьяна. – Думаешь, не поняла бы?
Алик помотал головой:
– Если бы я влюбился в Солнышко – вряд ли. Ты ее просто ненавидишь.
– Мне на нее наплевать. – Татьяна независимо пожала плечами.
– Ладно-ладно. Наплевать так наплевать. Тебе все равно это не грозит.
– Что не грозит? Солнышко?
– Нет. То, что я приду и скажу: «Я полюбил другую».
– Не зарекайся, – усмехнулась Татьяна.
– Я не зарекаюсь. Я знаю. Я буду любить только тебя. Всю жизнь.
– Ты болтун и обманщик.
– Посмотрим!
– Конечно, посмотрим. Я-то знаю, какой ты врун.
Глава 8
– Александр Родионович! К вам приехали!
Алик прервал тренировку по баскетболу и недоуменно спросил:
– Кто приехал?
Мальчишка неопределенно шевельнул костлявым загорелым плечом:
– Не знаю. Дяденька и тетенька.
– Родители, что ли? – вслух подумал Алик.
Что их принесло? Говорил же, что сам на выходные вырвется.
– Не, – улыбнулся мальчишка. – Не родители. Молодые дяденька и тетенька.
Алик бросил тяжелый мяч в корзину и распорядился:
– Десять минут самостоятельной тренировки, потом все свободны. Мячи закрыть не забудьте. Ключи отдадите Роману Вениаминовичу.
К воротам пионерлагеря Алик шел быстрым широким шагом. Бежать, как мальчишка, к которому наконец-то приехала мама, было не очень удобно, хотя ужасно хотелось. Кто же это? Неужели Галка со своим Геннадием? Зачем? У нее последний месяц беременности – какие поездки? Или дома что-нибудь случилось?